Я твой день в октябре

Вот, видно, в связи с этой существующей, но не доказанной теорией, с дачи Малович с тестем до дома долетели почти моментально. Иван Максимович, шофер Альтова персональный, инструкцию завгара обкомовского соблюдал, как глубоко верующие блюдут пост. Ехал, то есть, не загоняя стрелку спидометра выше цифры девяносто. Все молчали до въезда в город. А когда по бокам поплыли «хрущевки» двухэтажные и большие кирпичные здания ресторана, магазинов и длинный, на полквартала, учебно-трудовой комплекс профессионально-технического училища, ГПТУ по советской знаменитой аббревиатуре, Альтов тронул сзади Лёху за плечо. Повернулся Алексей, нагнулся и уперся ухом прямо в губы тестя.

– Ты во многом прав. Я тоже, – Игнат Ефимович шептал быстро, но разборчиво. – Ничья устраивает?

Лёха кивнул и улыбнулся.

– Даже ваша победа меня устраивает. Просто я как думаю, так и буду думать. Вам от этого не жарко, ни холодно. Я кто? Никто. И ждать, что я тут революцию организую, чтобы поменять весь механизм, ну, это ж анекдот. Да и на фига оно мне? Если лишку нахамил, извините. Честно. Я заводной, блин.

– И давай так, – прошептал тесть. – Потом ещё поговорим. Ты не дурак. С тобой можно разговаривать. Но про сегодняшнюю стычку на даче – никому. Слово даёшь?

– Даю, – кивнул головой Алексей Малович.

Альтов протянул ему руку. Лёха ответил. Рукопожатием договорённость заверили как гербовой печатью.

– Я помогу все в дом затащить?

– Давай, если время есть, – тесть откинулся на заднюю спинку и стал тихонько напевать какую-то украинскую народную песню. На хлебозавод Лёха не успел и после очищения багажника от ящиков и «авосек» с банками вымыл руки в ванной да побежал домой. Помахал рукой Ларисе Степановне, раскатывающей на кухонном столе тесто для «хвороста», который любили все Альтовы.

– Я завтра утром к вам приеду и вашу порцию привезу. У меня кроме этого с мамой твоей дела есть, – тёща тоже помахала каким-то вышитым крестиком маленьким полотенцем.

Дома было тихо как в библиотеке. Радио, конечно, исполняло неизвестную Лёхе классическую музыку. Но тишины это не нарушало. Наоборот, работающий радиоприёмник был частью той тишины, к которой во всём, наверное, СССР, народ давно привык. Отца ещё не было. Мама на кухне готовила ужин. Пахло творогом, топлёным молоком и печёными в духовке пирожками. Алексей поцеловал маму в щеку, она его тоже и побежал он в свою комнату. К жене. Надежда сидела, развернувшись в кресле лицом к окну, голову запрокинула и довольно громко произносила всякие длинные фразы на английском, периодически поворачиваясь к секретеру, на откинутой крышке которого лежала книга и две толстых общих тетради. Лёха шпионским шагом неслышным добрался до кресла и обнял жену, поцеловал её в волос чёрный, блестящий и пахнущий лёгкими французскими духами с оттенком аромата спелого яблока. Соскучился.

–Ой, Алексей!– обрадовалась Надя.– Как быстро вы всё успели с папой! А репортаж сделал?

Она с трудом повернулась, придерживая руками живот, и нежно поцеловала его в губы.

– Надь, а ты перерыв вообще делала? – Лёха сел на подоконник. – Ела что-нибудь? Ты ж с утра долбишь эту ядрёную в корень грамматику. Сдуреть же можно. На кой пёс тебе учить грамматику по учебнику для аспирантов?

– Людмила Андреевна приносила мне чай, какао, колбасу и пирожки с ливером. Я пять штук смолотила, – жена развеселилась. – Ты знаешь, ливерные пирожки – это что-то! У нас дома их не делали. И зря. Вкуснятина бесподобная.

– Ну, ты от вопроса-то не линяй! – перебил её Алексей. – Народ же натурально башкой съезжает от зубрёжки беспрерывной. До нервного срыва доходит. Примеров куча. Даже наши преподы штук сто точно назовут.

– Так я не зубрю, Лёша, – жена оперлась руками о подлокотники и поднялась так натужно, как вроде на спине держала мешок пшеницы. – Я вдумчиво запоминаю. Программа институтская мне уже не нужна в принципе. Я за год выучила всё за четыре курса. Половину, ты знаешь, сдала досрочно. А это аспирантские заморочки уже. Я пойду в науку. Решила уже. Буду после ВУЗа преподавать и писать кандидатскую. Потом докторскую. По фонетике. Я же уже говорила тебе. Вот тебя интересует русская словесность?

– А то! – Лёха изобразил мыслителя. Локоть на колено поставил, а кулак упёр в лоб. – Придумаю новый русский язык, буду на нём писать статьи и книги. А к старости поумнею совсем окончательно, напишу шедевр, получу Нобелевскую и навечно войду в анналы классиков русской литературы.

– И мировой! – добавила жена и они оба рассмеялись так громко, что в дверь заглянула мама.

– Опять, Алексей, ты дурацкие свои анекдоты рассказываешь? Надежда не так воспитана. Ты нам всем её не порть.

После чего Маловичи младшие засмеялись ещё яростней, что вынудило маму заразиться и тоже на всякий случай повеселиться минутку. Больше ей нельзя было. На кухне происходили великие события. Ужин зрел. Отвлекаться было чревато подгоранием или выкипанием. Потому мама исчезла так же незаметно, как и появилась.