– Я знал, что раны мне не помешают, – продолжает Себ театральным голосом. – И все-таки заручился поддержкой соратника: моего верного товарища Энди. Мы разработали план: я звоню Саре Б-У в дверь, пудрю ей мозги расспросами про политические взгляды, а Энди обходит дом с другой стороны. Окно спальни было открыто, щетка лежала на комоде. Схватить ее было делом нескольких секунд, – заканчивает он, расцветая в улыбке.
Некоторое время я перевариваю услышанное.
– А если бы окно не было открыто?
– Попробовали бы в другой раз. Но нам повезло, – добавляет Себ уже в обычной манере. – Мы вообще на разведку пошли, и вдруг – приятная неожиданность.
– Даже не знаю… – Я смотрю на щетку, и меня раздирают противоречивые чувства. – Конечно, это фантастика. Но… ты же нарушил закон!
– Она первая! – возражает Себ. – Она у тебя щетку украла.
– Но… но ты же тоже нарушил!
До меня доходит, что я держу в руках краденую вещь. Но папа же внушал, что после «В первую очередь – семья» следующее правило «Будь на стороне закона»!
– Естественного закона я не нарушал, – убежденно заявляет Себ. – Сама посуди, Фикси. Компании выводят средства в офшоры, чтобы не платить налоги. Администраторы нагребают себе колоссальные пенсии, а их рабочие остаются ни с чем. Все это мерзко. И я должен отправляться в тюрьму за то, что вернул тебе твою собственную щетку, а они – нет?
И так он это говорит убежденно, искренне и правильно, что часть его уверенности передается и мне.
– Закон не всегда ведает, что творит, – добавляет Себ. – Люди чаще поступают правильно, следуя инстинкту, а не юриспруденции.
– Закон – это жопа, – изрекаю я. Не помню, где я это слышала, но сейчас кажется к месту.
– По мне, так закон – это тряпка, – возражает Себ. – Но это уже совсем другая история. Или, может, это политиканы у нас такие рохли.
Он обезоруживающе улыбается мне, и его каре-зеленые глаза сияют.
– Не дай мне оседлать любимую лошадку. А то ты со скуки умрешь.
– Нет уж, – смеюсь я.
– Точно тебе говорю, – заверяет Себ. – Не ты первая.
– В любом случае, спасибо. – Я с нежностью поглаживаю щетку. – Спасибо, что ради меня нарушил закон.
– Всегда к твоим услугам, – ухмыляется Себ. – Это было весело.
Тут меня осеняет идея, и я лезу в сумку. Себ хохочет, увидев, как я вытаскиваю кофейную манжету. Я начинаю писать «Выплачено», но Себ накрывает мою руку ладонью.
– Частично, – говорит он. – Выплачено только частично.
– Не говори глупостей, – закатываю я глаза.
– Я серьезно. Я еще и не начинал этот долг выплачивать. – Неожиданно его голос становится серьезным. – То, что ты сделала…
– Я же сказала. Ничего я не сделала.
– Только спасла мою жизнь, – возражает Себ. И жизнерадостно добавляет: – В некоторых культурах мы считались бы навеки связанными друг с другом.
Это шутка, я понимаю. Но все переворачивается внутри, и я теряю почву под ногами. Даже остроумно ответить не могу. Я смотрю на Себа, на его красивое открытое лицо, и он тоже молчит, и по нему не понять, что он думает. Фикси, не молчи как истукан, давай, хоть что-нибудь скажи… И тут с катка доносится крик:
– Йо-хо-о-о!
Мы оборачиваемся: Бриони машет, привлекая внимание Себа. Замечает меня – и лицо у нее каменеет.
– Помнишь Фикси? – беззаботно спрашивает Себ.
– Еще бы! Как дела? – Бриони ослепительно улыбается, и голос у нее такой едкий, что им впору краску растворять.
– Прекрасно, – отзываюсь я и машинально добавляю, обращаясь к Себу: – Я пойду.
– Постой! Хочешь покататься? – Он достает из кармана билет. – Я же на лед выйти не могу. Давай, попробуй!
Я молча смотрю на билет, и в голове у меня целая буря. Гремит музыка, мерцают огни, и Себ предлагает мне покататься.
Устоять невозможно.
– Конечно, – говорю я наконец. – Покатаюсь.
Первые круги – как будто настраиваешь старинный музыкальный инструмент. Медленно берешь ноту за нотой, ищешь помехи и изъяны. Я стала старше, но тело по-прежнему сильное и подтянутое. Мышечная память не подводит. Долгие тренировки не проходят даром.
Я мчусь по белоснежной поверхности. Не надо с тоской вспоминать свои верные коньки, пылящиеся дома. Что есть, то есть: толпа народу, непривычные коньки, лед, уже влажный от постоянных падений.
К черту. Я счастлива.
Я проношусь мимо Бриони, разворачиваюсь – и она разинув рот смотрит, как я лечу спиной вперед. Снова поворачиваюсь: места достаточно? Отлично: я делаю ласточку. Гибкость не та, это правда, но ноги все-таки слушаются, хотя им впору возопить: «Что-о? Ты серьезно? Мы же этим больше не занимаемся!»
Бедные мои ножки! Постарайтесь ради меня, а я вам потом горячую ванну сделаю.
Я выезжаю на середину катка. Простой поворот вокруг своей оси. Потом вращение все стремительнее, и плевать, что трясутся поджилки. Давайте, ноги, вы можете… И я впервые за все это время смотрю на Себа. У него рот так разинут от изумления, что я не могу сдержать смех. Еще несколько фигур… Как мне легко, как я счастлива!
И тут до меня доходит: я же выступаю! Я расцветаю. Потому что у меня есть перед кем выступать.