Я уйду с рассветом

— Je ne рейх pas le supporter.[82] — Взглянув на меня воспаленными безумными глазами, он отвернулся и начал карабкаться из окопа.

— Стой!

Я бросился за ним. Но немецкая пуля уже попала ему между глаз. Голова дернулась назад, затылок взорвался, осколки костей и ошметки мозгов вылетели прямо на меня. Я чувствовал вкус и тепло его крови у себя на лице.

Он упал мне на руки бесформенной кучей, и мы оба повалились в грязь.

— Чертов идиот, — пробормотал я, стоя на коленях в слякоти и держа его на руках.

Я посмотрел на него, и он перестал быть французским солдатом. Он походил на моего сына.

Я застонал.

— Нет, нет, Оуэн, тебя здесь быть не должно! — Я обхватил раздробленную голову, ощущая под рукой теплое кровавое месиво. — Нет, нет, нет!

Он открыл зеленые глаза. Такие же, как у меня.

— Dadi, — сказал он тем голосом, что был у Оуэна в детстве. — Помоги мне.

Я очнулся от сна, едва не свалившись с лавки.

— Месье?

Я моргнул. В фокусе зрения появились озабоченные лица сидевших напротив французских солдат. Племянник Берты схватил меня за плечо:

– Êtes-vous bien?[83]

— Спасибо, все нормально.

Он внимательно глянул на меня и кивнул. Я вздохнул и потер лицо, избавляясь от тревожного видения.

Весь остаток пути я боролся со сном. Мы тряслись еще четыре или пять часов и приехали в Шамбери к вечеру. Выбравшись из грузовика, я ощутил себя сошедшим на берег с корабля и не сразу обрел твердую почву под ногами.

Временный военный лагерь бурлил, как улей. Я подошел к одному из водителей:

— Мне нужен транспорт. Не знаете, к кому стоит обратиться?

Он оглядел меня и с таким сильным акцентом, что я с трудом разобрал слова, спросил:

— Так вы не врач?

Внезапно до меня дошло, что мои передвижения по стране без Шарлотты и ее скорой неминуемо вызовут подозрения. А арестовать себя я позволить не мог.

— Я врач. Спасибо. — И удалился, не оглянувшись.

Я чувствовал, как водитель уставился мне в спину, и вовсе не собирался усугублять ситуацию. Скрывшись из виду, я пересек лагерь, присвоил велосипед, стоявший у стены какого-то здания, и затерялся на улицах Шамбери.

Много лет я не катался на велосипеде, поэтому стартовал довольно неуверенно. Переднее колесо виляло из стороны в сторону, пока я пытался поймать равновесие. Однако к тому времени, когда я добрался до пригорода, мне удалось обрести ритм и устойчивость.

До захода оставалось еще пара часов. Дорога шла по холмам, тем не менее из-под колес украденного велосипеда километры уходили гораздо быстрей, чем они уходили бы из-под моих ног.

Солнце, опускавшееся за деревья, светило мне прямо в глаза. Над деревней впереди меня высился шпиль церкви. Когда я доехал до небольшого собора, сумерки переходили в ночь. Я закатил велосипед в ризницу.

Улегшись на скамье в церкви, я уставился на цветное стекло витражей, которое постепенно превращалось в черно-серые тени. Я полагал, что не сомкну глаз до рассвета, но открыв их, как мне показалось, через мгновение, вновь увидел в окне переливы света.

Я не стал тратить время на то, чтобы вернуться на главную дорогу. По мере того, как я крутил педали, крутые подъемы и спуски сглаживались в холмы, перемежавшиеся с долгими отрезками равнины. Леса сменялись заброшенными полями.

На востоке собирались свинцовые тучи. Обогнав восход, они вскоре заслонили солнце и нависли надо мной. Набухая дождем, тучи постепенно изменяли форму и цвет. Они прошли с утробным грохотом, и через час темно-синий горизонт на западе пронзили белые разрывы молний.

После нескольких часов усиленного кручения педалей я наконец добрался до Лиона. Был полдень, гроза продвинулась дальше на запад, промочив и охладив улицы города. Тут царил все тот же хаос: повсюду метались изможденные штатские, группами ходили солдаты и гремели выстрелы. Я неуверенно брел по дороге, толкая рядом с собой велосипед.

Мое внимание привлек приглушенный плач, раздававшийся из сквера. Я пригляделся: согбенная фигурка заставила меня остановиться. Я бросил велосипед у входа в сквер и приблизился к рыдавшему, как оказалось, мальчику:

— Что случилось?

Обеими ладонями он держал раненую птицу. При виде этой картины я встал как вкопанный: на меня нахлынули воспоминания. Только у этого ребенка было другое лицо.