Я уйду с рассветом

Нести его было нелегко. От рук и ног остались лишь кожа да кости — в гестапо с ним не церемонились. Я вспомнил того улыбчивого и сдержанного крепыша, с которым познакомился когда-то. Поначалу я принял Оуэна за слабака, но он был добрым, а не слабым. По рукам я догадался о его происхождении, прежде чем мне стало известно, что он родился на ферме в Уэльсе.

Руки ему больше не пригодятся — скоро от них останутся только ладони и большие пальцы.

Мне удалось затащить его на второй этаж в квартиру, где я устроил себе логово, пока по всему Лиону выслеживал Клауса. Он оставался в городе, хотя союзники уже вступили туда. Из больницы, куда я пристроил жену Оуэна, я стащил все необходимые медикаменты. Я предвидел, что, если после встречи с Клаусом валлиец все еще будет жив, ему понадобится медицинская помощь. И не ошибся.

Пока Оуэн был без сознания, я извлек пули из его руки и ноги, прочистив раны и посыпав их сульфаниламидным порошком. Забинтовал его руки и лицо, прикрыв зияющую рану в пустой глазнице, также обеззаразив все порошком. Методы Клауса вызывали у меня отвращение. Безвкусные, необдуманные и напрочь лишенные нюансов.

Я впихнул в Оуэна несколько таблеток сульфаниламида, потом, придвинув к его койке один из двух имевшихся в комнате стульев, сел ждать. Прежде чем начать допрос, я дам ему немного отдохнуть.

XXII

25 декабря 1943 года

Дорогой отец!

Nadolig. Нелегкое время, если ты вдали от дома.

Но сегодня я стал мужем.

Жду не дождусь, когда смогу привезти Северин домой.

Оуэн

— Пришлось многократно делать ей переливания крови, но опасность сепсиса еще не миновала. Мы даем ей пенициллин, чтобы побороть инфекцию.

Я прошел вслед за суровой медсестрой в палату для выздоравливающих. Отто семенил за мной.

— Значит, вы считаете, что она выздоровеет?

Продумав, она произнесла:

— Ее оперировал ученик доктора Черчилля из Америки. Думаю, надежда у нас есть.

В палате было тихо. В дальнем углу стояла одна-единственная койка.

— Она еще не приходила в себя, но это было предсказуемо.

Не в силах говорить, я кивнул. Перед тем как удалиться, медсестра положила ладонь на мою руку.

Отто неуверенно приблизился к койке, обнюхав пальцы Шарлотты. Она лежала навзничь, накрытая простыней, руки вытянуты вдоль тела. Будь она в сознании, не потерпела бы такой позы. Никогда не видел ее спящей на спине.

Пудель лизнул Шарлотте руку и, с опаской запрыгнув на койку, свернулся у нее в ногах. Я придвинул стул и сел. Меня поразили ее хрупкость и болезненный вид. Волосы разметались по подушке, их медовый оттенок потускнел. На фоне бесцветного лица на носу и щеках выделялись веснушки, под глазами полумесяцем пролегли темные тени.

Я прикоснулся к ее пальцам, вздрогнув оттого, насколько они холодны. Я подышал на них и принялся массировать — сначала одну руку, потом другую. До тех пор, пока кожа не порозовела и не согрелась.

За весь день и всю ночь Шарлотта ни разу не пошевельнулась. Мы с Отто покидали ее только по нужде. Медсестры навещали регулярно. Наутро пришла Берта.

— Моего племянника попросили сопровождать военный транспорт до Шамбери, — сообщила она. — Там требуются врачи — в местной нацистской тюрьме творилось что-то ужасное.

Опустив голову, я потер затылок.

— Я договорилась, и вы сумеете поехать вместе с ним и другими медиками.

— Когда они отправляются?

— Сегодня днем. Оттуда всего сто километров до Лиона.

Я чувствовал, как она пристально смотрит на меня, но не мог отвести глаз от безжизненного лица Шарлотты.

— Я пригляжу за ней, — мягко произнесла бывшая аббатиса.

— Спасибо, что помогли мне.

Она встала и положила руку на голову Отто.

— Это самое малое, что я смогла для вас сделать.

Как только Берта вышла, я наклонился и, обняв Шарлотту, прижался лицом к ее ногам. Хрустящая белая простыня под моей щекой тут же стала влажной. Я не сразу ощутил у себя на шее прикосновение холодных пальцев. Вскинув голову, я посмотрел в серо-голубые глаза. У меня еще сильней сжалось горло, и я не смог выдавить ни слова.

— Где мы? — слабым хриплым голосом спросила Шарлотта.

Она перевела взгляде меня на Отто, потом осмотрела палату.

Я взял ее руку и прижал к лицу, ощущая губами слабый пульс жизни в тонких синих венах.

— В больнице, в Клюзе. — Я рассказал ей обо всем, что с нами произошло, и сообщил о новостях от аббатисы.

— А Оуэн? — прошептала она.

Я смог лишь покачать головой. Потом прочистил горло:

— Только Северин. Она в Лионе. В больнице. Не знаю, в каком состоянии.

— Тебе надо ехать.

Я закрыл глаза.

— Так и есть. Сегодня днем. Аббатиса договорилась: до Шамбери меня довезет военный транспорт, а оттуда доберусь сам.

— Жаль, что мне с тобой нельзя.

Наши пальцы сплелись, и я уткнулся в них лбом.

— А мне жаль, что я не могу остаться здесь, с тобой…

— Знаю… — Свободной рукой она провела по моим бровям, потом опустилась ниже, до подбородка. — Ты выглядишь усталым. Приляжешь со мной ненадолго?

— Конечно. — Я развязал шнурки ботинок.