Я уйду с рассветом

Я положил руку сыну на спину, накрыв ее почти полностью. Своей грубой ладонью я ощутил, какой он теплый и крепкий и в то же время хрупкий. Его спина вздымалась и опускалась в мерном ритме сна. Айлуид положила свою руку поверх моей, и наши пальцы переплелись.

— Обещаю.

Я почувствовал, как кто-то прикоснулся к моему плечу, и понял, что заснул. Я поморгал, разглядывая присевшую передо мной женщину, и не сразу узнал ее без монашеского облачения и головного покрывала.

— Матушка Клеманс.

— Просто Берта. Думаю, та часть моей жизни уже позади.

Она сидела по другую сторону от Отто, так же, как и я, вытянув и скрестив ноги.

— Как девушка? Анжелика.

Когда она горько улыбнулась, морщины вокруг ее глаз и рта углубились.

— Не выжила.

— Мне жаль.

Без покрывала, с короткой стрижкой Берта казалась такой уязвимой и беззащитной.

— Я утешаю себя мыслью, что она больше не терзается, и боль ее утихла. Она так мучилась, с тех пор как… — Берта глубоко вздохнула. — Тут я не могла ее защитить, а Господь по какой-то причине не захотел. Если бы не моя вера, мною овладело бы отчаяние.

Много лет у меня не было никакой веры, но я постарался обрадовать бывшую аббатису, чем мог:

— Дети в безопасности.

Она подняла взгляд, и ее лицо смягчилось:

— Благодарю вас. Если бы не вы, они бы не выжили.

— Если бы не Оуэн.

Берта опустила голову:

— Конечно.

— Как вышло, что Оуэн начал в этом участвовать?

Она внимательно посмотрела на меня:

— Не начал участвовать, а сам создал по всей стране сеть из школ и аббатств, где прятали детей.

Я откинулся к стене.

— Так это была его сеть…

— Да. Сеть Гравенора. Так мы привыкли называть ее.

— А с чего все началось?

Берта погладила Отто.

— Оуэн никогда не рассказывал. Это было небезопасно. А он не из тех, кто любит болтать о себе.

— Так и есть.

— Но от его жены я слышала, что сначала он перевозил предметы искусства из Парижа. Работал с Ротшильдами, Вейл-Пикардами, Селигманами, человеком по имени Канн и сотрудниками Лувра. Однажды Оуэн обнаружил на чердаке детишек. Родители спрятали их накануне погрома «Вель д’Ив».

— С этого все и началось… — Я потер лоб и ущипнул себя за переносицу. — И сколько детей удалось спасти?

— Считая тех, что переправили вы? Пятьсот двадцать семь. Насколько я знаю.

Потрясенный, я закрыл глаза.

— Хорошо, что вы вернулись, — вновь заговорила она. — У меня есть новости.

Я напрягся и повернулся лицом к ней, но бывшая монахиня избегала моего взгляда.

— Северин нашлась. Она в больнице. В Лионе.

— А Оуэн?

Ответ я знал еще до того, как Берта посмотрела на меня и покачала головой.

XXI

4 сентября 1943 года

Дорогой отец!

Вчера союзники бомбили заводы и товарные станции.

Жуткая смесь надежды и ужаса.

Оуэн

Анри

— Произошло недоразумение, — сказал Клаус, но улыбка его говорила о другом. — Ему не понравилось, как мы обращались с его женой. — Он пнул человека, распростертого на полу. — Похоже, он убил одного из моих охранников.

Я глянул за спину Клаусу, и моим глазам предстала бойня. Охранник валялся на полу, его лицо было сплошным месивом из крови, костей и кожи. При виде женщины меня чуть не вырвало. Ее привязали в похабной позе, как на разделочном столе мясника. Была бы она моей женой, я бы тоже размозжил башку охраннику, сотворившему такое. Я присел рядом с Оуэном и перевернул его на спину. Его избили и изуродовали до неузнаваемости. Но он еще дышал, пулевые ранения ноги и руки были не смертельными.

— Кто-то должен мне помочь вынести их на улицу.

— Ну разумеется! — Клаус, само гостеприимство, кивнул охранникам, чтобы те помогли.

Охранники донесли пленных по тоннелям до подвала, но показаться на улице не решились. Я спрятал Оуэна в бойлерной, а сам с его женой на руках выбрался из руин. Она была без сознания, обмякшая и на удивление легкая. Пока я бегом тащил женщину, ее голые грязные ноги колотились по моим бедрам.

Как только я вошел в здание больницы и позвал на помощь, меня тут же окружили медработники, и я передал им свою ношу. Затем, не привлекая к себе излишнего внимания, выскользнул на улицу и вернулся туда, где оставил Оуэна.

Пока я нес его до ближайшего здания, он все время стонал. В заброшенном доме до войны был магазинчик. На досках, которыми заколотили разбитые витрины, желтой краской было написано: «Juif».[81] Это здание я присмотрел, когда вернулся в Лион. На втором этаже находилось пять квартир. Пустующих, если не считать аскетичной меблировки.

— Северин… — хрипло прошептал Оуэн.

Вспомнив, что он плохо владеет французским, я ответил по-английски:

— Она в безопасности.