Я увожу к отверженным селениям

ДЕЛО МАЛЯВИНА

«Меня изучают, как подопытного кролика... — лихорадочно думала Любовь Антоновна. На мгновение она ощутила корот кую острую боль в животе. —Только бы не заворот кишок...

я почти ничего не ела... отпустило... Она смотрит на меня как на животное: я грязная, оборванная, голодная... Потом бы со седке от скуки рассказывала: «Какие они голодные эти конт рики: жрут — не нажрутся... Грязные до ужаса... вшивые».

Или еще что-нибудь подобное... Она издевается надо мной!

Психологические опыты ставит: буду я защищать политичес ких или не буду? Стерпеть?.. Унизиться еще раз? Солгут мер завцы! Не выполнит капитан своего обещания! Может, он за тем и привел меня, чтоб потешить жену? Убедить ее в том, что мы чудовища? Она, наверно, полагает, что великую честь хмне оказала, что не погнушалась сесть за один стол с такой оборванкой, как я? Я ей скажу все, что думаю...»

— Прочь руки! — приказала Любовь Антоновна. Лиза ви новато отдернула руки. — Вы хуже... Намного хуже, чем я думала! Вы издеваетесь над женщиной, такой же, как вы сами.

Я в вашей власти и вы воспользовались этим! Полезли мне в

257

душу... Вы такая же, как ваш муж! Как собашник! Позовите начальника лагпункта! Пусть он отведет меня в зону и не забудет пристрелить по дороге. — Любовь Антоновна задыха лась. Она не заметила, как и когда схватила в руки пустой стакан и сжала его с такой силой, что у нее побелели пальцы.

Тонкое стекло хрустнуло и острые осколки вонзились ей в ла дони.

— Доктор! Вы порезались! Кровь текет! — испуганно за кричала Лиза.

— Не ваше дело! — яростно отмахнулась Любовь Анто новна, стряхивая на пол капельки крови. — Пол боитесь за пачкать? Скажите начальнику лагпункта, чтоб заключенных пригнал после работы. Они вам дом построили, они и пол по моют. Не утруждайте себя!

— Дайте руку, доктор! Я стекло выну!

— И так убьет ваш муж! Со стеклом!

— Любовь Антоновна! Я не виновата! Выслушайте меня!

Дайте только руку перевязать... Все расскажу! — Крупные сле зы катились по щекам Лизы.

— Сама перевяжу, — возразила Любовь Антоновна, дро жащими пальцами вынимая из крохотных ранок мелкие ос колки стекла.

Лиза метнулась в смежную комнату и через минуту подала доктору бинт, стерильную вату и йод.

— Вам помочь? — робко спросила Лиза.

— Без вас справлюсь. Рассказывайте!

— Я вам такое расскажу, что если узнают охотники, всех трех в землю живьем закопают.

— Не верите мне — молчите.

— Верю, а боязно. Трое только про тот секрет знают: я, Миша и надзиратель один. Охотники народ бедовый, жало ваться не пойдут: своим судом порешат и концов не сыщешь.

— Воля ваша.

— Скажу. Никуда от вас не денешься. Зимой, перед тем, как тому убийству случиться, у Михаила вышел разговор с надзирателем, Малявиным. Когда Мишка привел его, я удиви лась. Сколько помню, он надзирателей домой не таскал. Сам пьет или с охотниками, а тут солдата привел. Облаяла я их обоих, подавать на стол не стала и к себе ушла. Я в той комна258

те прилегла, а они тут выпивали. Сперва осторожничали, а потом как выпили побольше, Мишка и говорит Малявину: — Серьезный разговор к тебе есть. Обожди, посмотрю: спит ли Лизутка, — и зырк ко мне в комнату. Меня, известно, любопытство разобрало: о чем они договариваться станут.

Закрыла глаза, вроде бы сплю. Мишка вернулся к Малявину и говорит:

— Спит Лизутка. Спросить с тебя за позавчерашнее хочу.

— Что я сделал, товарищ капитан? — спрашивает Маля вин, а сам в голосе изменился.

— Слушай и не перебивай, — отвечает ему Миша. — Поза вчера ночью во время дежурства ты, Юлдашев и Воронцов вызвали на вахту заключенную Жаркову и понасильничали ее.

Ей еще и семнадцати пет. Была бы уголовницей, в малолетке бы ее держали. — Я как услышала про девчонку — обомлела, но сдержалась, слушаю, что дальше будет. Мне-то и раньше прихо дилось слышать, что надзиратели баб похабят, а вот про девчон к у — впервые. Надзиратели — молодые, здоровые, кормят их в глубинке, как на убой, а насчет женщин — голодные они, как псы некормленные...

— Без гадостей, Лиза, — поморщилась Любовь Антоновна.

— Михаил и говорит: «Доложу в управление — под суд от дадут тебя». Малявин раскипятился: «У нас не служба, а каторга.

Как заключенные живем. Только жрем от пуза, а баб по году не видим. К какой тут бабе пойдешь? К охотниковой жене? К