Я увожу к отверженным селениям

— Вы уж простите мне за вчерашнее... не утерпела я, как Аню увидела. Ей пес живот погрыз... а собашник ноги об него вытирает, чисто о половую тряпку... Я и подумала: раз вы жене капитана помогли, то и собашнику поможете, случись с ним что. Другие врачи лечат их за кусок хлеба...

— Ты права, Катя... Но может и я хоть чуть-чуть тоже права. Женщина могла умереть — не капитан... Пойми меня как человек, что я по совести, просто по совести, обязана по мочь больному.

— Правду говорят, что вы полковника из управления вы лечили?

— Не вылечила я, а... правда, вылечила, спасла его.

— Тоже, значит, пожалели?

— Ох, как трудно объяснить тебе, Катя... Я между двух ножей... Каждый — острый, как скальпель, — и прямо в сердце бьет. Гуманность, ну, человеколюбие, что ль... долг врача...

закон...

— А они-то много законы соблюдают?

— Это не те законы, Катя. Мы с тобой говорим о разных вещах... Меня учили спасать всех. Даже злейших врагов. Закон прощения, братства, любви, бескорыстия...

— Полковник, поди, тоже те законы изучал? Аль у него в одно ухо вошло, а в другое вышло?

— Не знает он их. Для него весь мир — черное и белое...

Враги и единомышленники. Не друзья, а единомышленники, думают одинаково — соратники, иначе думают — смертельные враги. Полковник не щадит таких... Противно говорить о нем.

Кто он? Топор в умелых руках. Не нужен будет — выбросят на свалку, обвинят в зверстве или ушлют на пенсию. Ненави деть топор так же глупо, как, скажем, ненавидеть Рекса.

— Я до лагеря очень любила собак... а теперь... Разумом я понимаю, что они не виноваты, но... вчера бы я убила Рекса.

Знаю, что его научили, что из него мог бы выйти верный пес, добрый, услужливый, а вот не могу смириться с ним, — приз налась Елена Артемьевна.

— Все мы такие... разумом понимаем, а сердцем — нет.

236

— Вы восемь лет в лагерях, Любовь Антоновна. Здешние порядки знаете лучше меня.

— Да, я — лагерный старожил, — с горечью подтвердила Любовь Антоновна.

— Часто вам доводилось видеть такое, как вчера?..

— Не редко... Это один из методов запугивания: принесут в зону изуродованного беглеца и показывают всем заключен ным. Смотрите, и вас то лее ждет при побеге.

— Я слыхала от Кати, что на каждого убитого оформляют акт. Аню собака погрызла, в глаза ей стреляли... Как же они акт составят?

— С Аней легче всего им справиться. Акт подпишет лекпом, а он, вы сами знаете, подпишет, что велят. Подмахнут охотники и собашник. Y Ани был топор. Напишут, что она напала на собашника, попыталась убить его, и в целях само защиты он выстрелил. Одновременно стреляли охотники.

— А разорванное горло? Аня вся искусана...

— Собаку не удержал, а с собаки много не спросишь.

Только акт никто читать не станет. Подошыот, сунут в папку и забудут. Лет через сто будущему историку, может, и попа дется на глаза этот акт, если он сохранится, но...

— Идут... — перебила Катя.

В открытые двери хлынул свежий воздух. В камеру вошел начальник лагпункта.

— Выходите, доктор, — мрачно приказал капитан.

Любовь Антоновна сделала вид, что не расслышала его приказа.

— Доктор! На выход! — сердито повторил капитан, не глядя на Любовь Антоновну.

— Y нас есть фамилии, гражданин начальник. Кто вам нужен? — с нескрываемым отвращением спросила Елена Ар темьевна.

— Не вы, доктор нужна. Ивлева.

— Я не выйду! — отрезала Любовь Антоновна.

— Я приказываю вам!

— Не возвышайте голос, гражданин начальник. Тут боль ные, — со злобой оборвала капитана Любовь Антоновна.

— Мне наплевать! — рявкнул начальник лагпункта и осек ся... — Я вас... прошу... доктор, — с усилием выдавил капитан.

237

Лицо его побледнело, глаза блудливо шарили по стене, дро жащие пальцы, короткие и толстые, коснулись узкого лба и побежали выше, немилосердно теребя жиденькую шевелюру.

— Гражданин начальник, я никого из вас ни о чем не просила. Сейчас прошу: оставьте меня в карцере. Y меня на руках больная девушка, не тревожьте ее, — Любовь Антонов на говорила тихо, вполголоса, не отрывая глаз от лица капи тана.

— Они, — капитан махнул рукой в сторону Кати и Елены Артемьевны, — отнесут Воробьеву в барак. А вы, доктор, пой дете со мной.

— Воробьевой необходим абсолютный покой. Денисова и Болдина — ослабли, они могут уронить Риту по дороге.

— Косолапов поможет, — пообещал капитан.

— Я не подпущу этого выродка к Рите. Мне рассказывали о нем...

— Молчать не научились? Ладно, доктор. Сами отнесете Воробьеву — и со мной на вахту.