Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

Первоначальные символы, символы естественные, происходят из небольшого числа получающих преимущественное значение образов — образа человеческого тела, образов таких бросающихся в глаза объектов, как солнце, луна и некоторые другие. Именно это и сообщает человеческому языку его весомость, его энергию, его эмоциональную вибрацию. Гомогенно ли это Воображаемое Символическому? Нет. И сводить психоанализ к этим воображаемым темам, к приспособлению субъекта под избранный, привилегированный и получивший преимущественное значение объект, служащий мерилом того, что называют модным нынче термином "объектное отношение", значит полностью извращать его смысл.

Что кибернетика действительно позволяет оценить, так это радикальное отличие символического порядка от порядка воображаемого. Совсем недавно один кибернетик признавался мне в том, насколько трудным оказывается, что бы об этом ни говорили, перевод на язык кибернетики функций гештальта, то есть согласования так называемых "хороших форм". То, что является "хорошей формой" в живой природе, в Символическом становится "формой плохой".

Человек, как часто говорят, изобрел колесо. Колесо в природе не встречается, но у него "хорошая" форма, форма круга. Нет, однако, в природе колеса, которое регистрировало бы оборот за оборотом траекторию одной из точек своей окружности. В Воображаемом циклоиды не существует. Циклоида — это открытие, сделанное Символическим. Но в то время как открытие это кибернетическая машина сделать вполне способна, заставить ее

воспроизвести в диалоге с другой машиной заданный тою круг оказалось задачей, выполнить которую можно лишь средствами крайне искусственными.

Вот что делает очевидным принципиальное различие между двумя планами — планом Символического и планом Воображаемого.

В Воображаемом существует некая косность, которая на наших глазах вмешивается в речь субъекта, ее запутывает, — именно из-за нее не отдаю я себе порою отчета в том, что, желая кому-то добра, я желаю ему зла, что любя его, люблю я на самом деле себя самого, а полагая, будто люблю себя самого, люблю в этот самый момент кого-то совсем другого. Рассеять эти обусловленные Воображаемым заблуждения, вернуть речи свойственный ей в качестве речи смысл — вот на что диалектическое применение анализа должно быть направлено.

При этом важно понять, существует ли Символическое как таковое вообще или оно представляет собой лишь возведенный во вторую степень фантазм воображаемых согласований. Именно здесь приходится сделать выбор между двумя возможными в психоанализе ориентациями.

Все возможные смыслы давно уже скопились в ходе исторических перипетий в балласте семантики. Значит ли это, что психоаналитик должен отслеживать тот смысл, который субъект, зная, что он проходит психоанализ и что психоанализ сформулировал определенные нормы, отныне своим речам придал? Должен ли он поощрять субъекта к тому, чтобы тот хорошо вел себя и, выйдя из стадий, где господствует образ того или иного отверстия, стал бы полноценной, со зрелыми инстинктами личностью? О чем, в конце концов, в анализе идет речь — о согласовании с фундаментальными образами, об исправлении, о нормализации в терминах Воображаемого или же о высвобождении смысла речи, того универсального дискурса, в который субъект заранее вовлечен? Вот где лежит расхождение между двумя школами.

Этим смысловым чутьем, чутьем смысла (sens du sens) Фрейд обладал в высочайшей степени. Именно поэтому некоторые из его работ, Три ларца, например, читаются так, словно написаны они прорицателем, ведомым тем смысловым чутьем, что сродни

поэтическому вдохновению. Речь идет о том, должен ли анализ и дальше двигаться во фрейдовском направлении, — в поисках не чего-то неизреченного, а именно смысла?

Что это слово, смысл, означает? А означает оно, что человеческое существо не является над этим первоначальным, исконным языком полновластным господином. Оно заброшено в него, вовлечено, затянуто в его зубчатый механизм.

Как это началось, мы не знаем. Нам говорят, например, что количественные числительные появились в языках раньше порядковых. На первый взгляд, это странно. Казалось бы, человек должен вступать в мир числа порядковым путем, через танец, через гражданские и религиозные ритуалы, через порядок старшинства, организацию космоса, то есть через все то, что связано с порядком и иерархией. Однако ж нет, лингвисты уверяют, что количественное число появилось первым.