Я вам любви не обещаю

— Мне вас обождать, али сами дорогу найдёте, ваше сиятельство? — переминался с ноги на ногу на промозглом ветру городовой.

— Ступай, — отпустил его Бахметьев и шагнул на крыльцо.

В доме, что достался Вере по наследству, проживали: учитель словесности, два офицера конногвардейского полка Никольского уезда и один ссыльный из числа литераторов.

Ни один из жильцов пролить свет на местонахождение mademoiselle Воробьёвой не смог. О её тётке также никто ничего не слышал. Пришлось Георгию Алексеевичу возвращаться, что называется, не солоно хлебавши.

Вернувшись в постоялый двор, Бахметьев сначала подумал отужинать у себя в комнате, но потом передумал и спустился в общую залу. Сравнивать заведение с петербургскими ресторациями было всё равно, что пытаться сравнить племенного жеребца с жалкой крестьянской клячей. Но, не смотря на убогую, по меркам столичного жителя, обстановку, в помещении было довольно многолюдно. Заняв столик в самом углу зала, подальше от посторонних глаз, граф подозвал полового.

В ожидании своего заказа, Бахметьев принялся изучать посетителей. Его внимание привлёк довольно полный лысоватый господин. Толстяк, склонившись к своему собеседнику, сидевшему спиной к Бахметьеву, что-то говорил, изредка поглядывая в сторону, где устроился Георгий Алексеевич.

Бахметьев сделал вид, что не заметил, столь пристального внимания и пересел так, что отныне толстяку стал виден только его профиль.

— Уверяю вас, Пётр Родионович, — понизив голос, промокнул взмокшую лысину Тоцкий, — граф Бахметьев собственной персоной. Прямо за вами. Умоляю, не оборачивайтесь! — прошипел он, едва его собеседник сделал попытку развернуться.

— Скверно, — бросил Караулов, подцепив на вилку кусок сёмги. — Однако Веры Николавны здесь нет, стало быть, волноваться не о чем.

— Но вы же понимаете, что он неспроста объявился здесь! — запаниковал Тоцкий. — Ежели он вас здесь увидит, то может и догадаться кое о чем.

Караулов пожал плечами:

— Ежели вы и дальше собираетесь ёрзать на месте и глазеть на него, то вы, несомненно, привлечёте его внимание, — раздражённо ответил он. — Потому сохраняйте спокойствие, Парфён Игнатьевич.

Тоцкий кивнул головой и потянулся за графином с водкой. Пальцы его так дрожали, что узкое горлышко сосуда выскользнуло из рук, и графин разбился вдребезги у ног Караулова.

Георгий Алексеевич обернулся на звон разбившегося стекла. Компаньон толстяка поднялся из-за стола и в сердцах швырнул на стол салфетку. Он повернулся всего лишь на мгновение, но даже этого хватило, чтобы узнать в нём племянника графини Уваровой. Память Бахметьева тотчас услужливо напомнила о встрече с Карауловым на набережной Фонтанки. Ежели тогда всё можно было объяснить случайным совпадением, то нынешняя встреча была неслучайной, и уверенность графа в том крепла с каждой минутой. Не понятно было только одно: что могло понадобиться Петру Родионовичу от бывшей гувернантки Уваровых?

Аппетит совершенно пропал. Расплатившись за почти нетронутый ужин, Бахметьев поспешил покинуть зал, стараясь не привлекать к себе внимания. Хотя, судя по поведению толстяка, его наверняка, уже заметили. То, что Караулов не торопился здороваться, свидетельствовало о том, что Пётр Родионович не желал обнаружить перед ним своё присутствие в Никольске.

Поднявшись к себе в комнату, Георгий Алексеевич устроился на единственном стуле, сложив ноги на низенький столик. Достав портсигар, граф вытащил из него последнюю сигарету и закурил. Пытаясь осмыслить череду событий, произошедших в его жизни за последнее время, он пришёл к выводу, что все они взаимосвязаны. Сначала покушались на него самого, в ту ночь, когда Вера стала его любовницей, затем пытались убить князя Уварова, и опять же на набережной Фонтанки у дома, где проживала mademoiselle Воробьёва, там же он видел Караулова, и вот ныне они снова встретились в Никольске, по всей вероятности, разыскивая одного и того же человека.

Бахметьев нахмурился. Вся эта история начинала походить на скверный детектив, а он оказался в роли одного из его персонажей. Как бы то ни было, все ниточки вели к Вере.

Глава 26

Метель, бушевавшая всю ночь на тихих улочках Никольска, под утро улеглась. Запорошила дороги и улицы, замела избы по самые ставни. Утро выдалось морозным, искристым. Снег хрустел под сапогами да валенками, переливался на солнце серебром. Несмотря на то, что морозец обжигал носы и щёки, дышалось легко, полной грудью.

Сигареты, взятые с собой из Петербурга, закончились, и потому Бахметьев вынужден был отправиться в местную лавчонку. Денщика своего посылать он не стал, потому, что малый был хоть и сообразительным, но в табаке совершенно не разбирался.

Шагнув на порог лавки, Георгий Алексеевич прищурился. После яркого солнечного утра, внутри помещения, имевшего всего три маленьких оконца, ему показалось мрачно и темно, что в склепе.

— Чем могу служить, сударь? — тотчас обратился к нему бойкий молодой приказчик в ярко-красной рубахе и чёрной жилетке.

— Мне бы сигареты, любезный, — отозвался Бахметьев, оглядывая выставленный товар.