Я вам любви не обещаю

— Ещё не поздно все исправить, — тихо обмолвился Бахметьев, глядя поверх её плеча, не желая встречаться взглядом.

— Поздно! — слово упало между ними будто камень тяжело и веско, заставляя вздрогнуть обоих. — Коли вы желаете, чтобы я разорвала помолвку, то уверяю вас, ваши ожидания напрасны. Я не желаю становиться притчей во языцех для светских сплетниц. Ежели вам так в тягость наносить мне визиты, то до Красной горки мы можем и вовсе не видеться с вами, — поднялась она с кресла.

— Решили в наказание лишить меня своего общества, — поймал конец её шали Бахметьев, принуждая девушку остаться подле него. — Коли вам так тягостно моё общество, я готов подчиниться вашим желаниям, но подумайте, сколь благодатная почва для слухов наша с вами размолвка.

— Я не желаю лишь навязываться вам, — упорно не глядя на своего жениха, ответствовала Олеся.

— Ваше общество мне отнюдь не в тягость. Более того, оно мне приятно, но вы желали знать истину и лгать вам я не стал.

— Довольно, Георгий Алексеевич. Позвольте нынче оставить вас. Мне надобно свыкнуться с мыслью, что вы ко мне равнодушны, — не сдержав гнева, Олеся таки выдернула конец шали из его руки и спешно удалилась.

Побеседовав ещё какое-то время с Татьяной Михайловной, Бахметьев покинул дом Епифановых. Домой возвращаться не хотелось, и впервые за долгое время он отправился в клуб, членом которого являлся уже довольно давно.

Олеся же закрылась в своих покоях, где и прорыдала дотемна, упиваясь собственным горем. Но в то же время помимо обиды проснулись в ней и другие чувства. Она ощутила себя вдруг существом возвышенным и в высшей степени одухотворённым, потому как любовь безответная — есть страдание и только через страдание человек способен вырасти духовно.

Раздумывая над тем, она даже нашла много положительного во всём. Её любовь, отвергнутая и неразделённая, возносила её на пьедестал мученицы. Вскочив с кровати, девушка принялась рассматривать себя перед зеркалом. Страдание во взгляде, горделивая посадка головы, казалось, что печаль осветила её изнутри каким-то неземным светом. О, определённо все то добавляло ей загадочности, сама себе она казалась ныне недосягаемой. Оставалось только приложить все усилия к тому, чтобы увлечь Бахметьева, а после равнодушно отвергнуть его чувства. Что может быть слаще возмездия. «А было бы ещё лучше вызвать его ревность», — пришло ей в голову. Несомненно, интерес другого мужчины может способствовать тому, чтобы граф Бахметьев взглянул на неё совершенно иначе, узрел то, что ранее не замечал. Вдохновлённая и окрылённая этими мыслями, Олеся кокетливо поправила медово-рыжие локоны и улыбнулась своему отражению.

Именно за любование собственным отражением её застала Натали.

— Гляжу, огорчение твоё уж прошло, — насмешливо заметила старшая mademoiselle Епифанова.

Олеся пожала плечиком, не оборачиваясь к сестре:

— Ехидничать пришла, али по делу? — осведомилась она.

— Маменька просила тебя к ужину звать, — отозвалась Наталья, — а Ульянка как рыдания твои услыхала за дверью, так и побоялась барышню обеспокоить.

Натали с завистью рассматривала отражение сестры в зеркале. Олеся красавицей уродилась, вся в маменьку пошла. Тоненькая что тростинка, волосы яркие, глаза сверкают, а вот Натали столь яркой красоты не досталось, потому как унаследовала она внешность батюшки. Старшая mademoiselle Епифанова была росточка невысокого, и стройностью стана не отличалась, волосы её были темными и прямыми, тогда как у Олеси в кудри завивались. К тому же в этом году ей уж двадцать пять лет минуло, по всем меркам старая дева, а женихов так и не сыскалось, несмотря на щедрое приданое, что папенька давал за ней.

— О чем горевала-то? — заглядывая в зеркало через плечо сестры, поинтересовалась Натали. — Его сиятельство явились не запылились, а ты слезы льёшь.

Улыбка исчезла с лица Олеси, уголки губ скорбно опустились.

— Не любит он меня, — вздохнула девушка, обернувшись к старшей сестре.

— Полно, Олеся, — удивлено обронила Наталья. — Что ты напраслину возводишь. Занят был поди. Маменька вон сказала, что в Пятигорск уезжал.

— Он мне сам признался, — горестно вздохнула Олеся.

Глаза её вновь наполнились слезами и, спрятав лицо на плече сестры, она вновь зашлась в рыданиях.

— Стало быть, всё же гувернантка, — чуть слышно промолвила Натали, поглаживая сестру по спине.

— Что гувернантка? — отняла заплаканное лицо от плеча сестры Олеся.

— Да так слухи ходили, будто он её в Петербурге содержит.

Тонкие пальчики mademoiselle Епифановой сжались в кулачки, отвернувшись от сестры, Олеся стукнула по зеркалу:

— Ненавижу! Гадина она!

— Да гувернантка-то причём, — вздохнула Наталья. — Коли так, то её пожалеть только остаётся. Вот выйдешь замуж за Бахметьева, и где она окажется?

— Не желаю больше говорить о ней, — сжала губы в ниточку Олеся. — Идём ужинать. После решу, что делать с этим.

* * *