Натали поднялась и в волнении заходила по комнате, не в силах поверить тому, сколь мелочной и жестокой может быть младшая сестра. Ведь только появилась надежда на то, что её жизнь может устроиться, и тотчас рухнула в одночасье, когда Олеся по одной только ей понятной прихоти, возжелала обратить на себя внимание молодого человека, пришедшего познакомиться с ней, с Натали.
Старшая mademoiselle Епифанова нисколько не обольщалась мотивами поручика, пожелавшего быть ей представленным, прекрасно понимая, что отнюдь не её прекрасные очи, побудили того искать с ней встречи, но готова была смириться с тем. Мало ли браков заключается по расчёту? Конечно, о браке говорить пока рано, но Вершинин ей понравился, и потому было весьма обидно, что Олеся нисколько не посчиталась с её чувствами, и как в детстве забирала у сестры понравившихся кукол, так и нынче без всякого стеснения пыталась отбить поклонника.
— Ох! Смотри, Олеся! С огнём играешь! — не сдержала гнева Натали. — Нежели думаешь, Георгий Алексеевич сквозь пальцы станет смотреть на твои проделки?
Олеся хмыкнула в ответ на гневную тираду сестры:
— Пусть знает, что ни он один внимания достоин.
— Да пойми же ты, — с трудом сдерживая рвущуюся наружу злость, продолжила Наталья, — что не станет он терпеть подобное, разорвёт помолвку и дело с концом. И прав будет!
— Ты это от того говоришь, что завидуешь мне, — прищурилась Олеся.
— Да, завидую, — кивнула головой Наталья. — Да простит меня Господь, завидую! Отступись, прошу. Он тебе ни к чему, а мне хоть какая-то надежда…
Олеся язвительно улыбнулась. В душе она понимала, что сестра права, но вслух того признать не пожелала:
— Константин Григорьевич довольно хорош собой, сыщется ему невеста, пусть не с таким большим приданым, но помоложе.
Наталья побледнела. Полные яда слова сестры, достигли своей цели. Тёмные глаза наполнились слезами. Всхлипнув, девушка закрыла лицо руками и стремительно покинула спальню Олеси. Как же давно она не плакала от обиды, что нынче когтями рвала сердце, смирилась с тем, что видно не суждено ей обрести семейное счастье. Тем горше было сознавать, что пусть даже крошечную, пусть даже самую несбыточную надежду у неё отняли просто из прихоти.
Сначала Наталья плакала от обиды на сестру, потом припомнились и иные поводы для слёз. Отец ждал наследника, а родилась она, для маменьки она стала сплошным разочарованием, поскольку Господь обделил её красотой и изяществом, младшая сестра вовсю пользовалась её добротой и часто искала у неё утешения, забывая о старшей сестре, как только переставала нуждаться в её обществе. Из всех только младший Павел относился к ней с теплотой и пониманием. Да и то, Наталья остро чувствовала, что Павлуша, более жалеет её, чем по-настоящему к ней привязан.
Наплакавшись вволю, Натали умыла холодной водой, опухшее лицо. Глаза, превратившиеся в узенькие щёлки, невыносимо пекло. Приложив мокрую тряпицу к покрасневшим векам, девушка откинулась на подушку. Что предпринять? Обратить внимание Бахметьева на поведение Олеси? Так, поди, и сам заметил, чай не слепой. Не даром же такой мрачный уходил. Любит, не любит! Далась Олесе его любовь, коли замуж позвал. А она, дурочка, ещё и жалела сестрицу, когда та, рыдала по сему поводу. Кто её-то нынче пожалеет? Наталья тяжело вздохнула. Оставалось только смириться и ждать. Минет Красная горка, Олеся выйдет замуж за Бахметьева, а Вершинин, даст Бог, не передумает искать её расположения. Уж чего, чего, а терпения ей Господь с избытком отмерил.
Простившись с семейством Епифановых, Константин Григорьевич отказался от любезного предложения графа Бахметьева довезти его до дома. Захотелось пройтись, остудить пылающую голову, привести в порядок мысли, что были взбудоражены нынешним визитом. Морозец пощипывал щёки, ветер забирался под полы шинели, но Вершинин не ощущал холода. Пред мысленным взором молодого человека все ещё стояла несравненная Олеся.
Стоило прикрыть глаза, и тотчас ему легко представлялись очаровательные черты, в ушах всё ещё звучал нежный мелодичный голос под ненавязчивый аккомпанемент гитары. Константин Григорьевич остановился, запрокинул голову, придержав фуражку одной рукой. Колючий мелкий снег хлестал по лицу, но Вершинин улыбался. «Как там, у Пушкина? — усмехнулся он. — Звучал мне долго голос нежный и снились милые черты. Господи! Ну, отчего так? А что ежели Бахметьев её и в самом деле не любит? Что ежели родители принуждают её к этому браку? Нет-нет, не стоит даже думать о том!» По каким бы соображениям сей брак не собирались заключить, его Вершинина, то совершенно не касается. Ему следует забыть о словах, сказанных прерывающимся шёпотом, о быстрых взглядах из-под ресниц.