– Это ты про что, про работу уборщицей? Так она недавно стала сама убираться, а так то Юрка ей помогал, то Ленка. Сейчас, да, работает, потому что больше не умеет ничего. Очень даже выгодно. Вот ты ее пожалела, и другие жалеют, от правкома-завкома еще для нас с Катюхой что выбьет. Папка у нас не хваткий. Как мать говорит, все у него меж пальцев протекает. У нее-то ничего не утечет! А дома так она вообще никогда ничего не делала. Прав батя: нарожала себе рабынь, мы и корячимся. Только ничего у нее не вышло, – Рита с вызовом посмотрела на Надю. – Удалось Юрку обломать да Ленку. Катюха вроде маленькая, да тоже уже характер показывает. Она у нас, вишь, справедливая. Лизка тоже свою дорогу выберет, как только возможность подвернется, сломя голову отсюда усвистит, – помяни мое слово. Ленка – безвольная, как батя. А Юрка, сама не пойму, что за фрукт, только он после Морфлота изменился сильно. Раньше тоже как телок, все ведра за матерью таскал, – Рита поймала протестующий взгляд Нади. – И нечего на меня так смотреть. Ты тут без году неделя, не тебе судить. А пока мнение свое придержи и не защищай никого, мы тут сами разберемся. Смотри и молчи. Пришла жить в чужую семью, вливайся, но только молча. А революции уж точно не устраивай. У нас тут свои законы!
– А я что, – Надя опасливо пожала плечами. Но поверить Рите не могла.
А потом разобралась. Действительно, командиром в семье была Люба, и так она все построила, что девчонки крутились целыми днями, причем с заботами, из-за которых у Нади в семье никто бы лишнего шага не сделал. Ну обязательно ли кипятить белье, а потом его крахмалить или каждый день печь свежие плюшки и варить компот из сухофруктов? Сначала такая хозяйственность умиляла Надю и одновременно раздражала бесхозяйственность ее матери-начальницы. У Нади в семье всегда все было наспех, и замороженные пельмени и сосиски являлись главным блюдом на все времена. Мария не квасила капусту, не закрывала огурцы и лечо. А здесь девочки вставали в ряд: одна перцы моет, другая режет, третья помидоры через сито протирает. Мать сидит рядом и приговаривает:
– Вот ваш батя в Тульскую область с Юркой съездит, картохи купит, приволокут по мешку, вам и ужины на зиму. Постным маслицем зальем, и красота.
«Действительно, красота, – думалось Наде. – В покупных-то банках – голимый уксус!»
Но дело было даже совсем не в том, что девчонок приучали к хозяйству. Дружба их и семейственность оказались абсолютно показными. В семье Соловьевых царила страшная зависть: каждая кофта, купленная одной и не купленная другой дочери, вызывала тихую ненависть.
– Вечно я в обносках, сколько можно, за двумя донашиваю! – как всегда, больше всех возмущалась Рита. Из вредности она перешивала старые Юркины рубашки и брюки и ходила в них.
Люба шипела:
– Перед людьми позоришь!
– А ты, значит, боишься? Если вдруг тебя спросят, куда ты помощь на детей деваешь?
Надя поражалась воинственности, царившей в семье. Почему успехам друг друга не радуются и зачем так объединяются вдруг, когда нужно продемонстрировать дружную жизнь многодетной семьи чужим людям? Откуда такое двуличие? Она как-то сказала Рите:
– Ну хорошо, раз ты считаешь, что все так в твоей семье неправильно, что же ты целуешь и обнимаешь мать, если к вам кто в гости приходит?
– Так это Катька целует. Нас просто много, вот и есть фон общий, а она маленькая еще. Ну, Ленка и Юрка – эти выслуживаются; им и мать, и отец подбрасывают. Ты думаешь, мы почему картошку одну едим и в одной юбке все подряд ходим? Мать копит. Куда? На что? Сама же тоже в одном свитере, сколько я себя помню. Копит, копит. Вот Юрка с Ленкой и надеются на какое наследство. Может, им пообещали, не знаю. А мне все равно. У меня одна мечта – отсюда вырваться, а ты добровольно сюда пришла. Дурочка…
В какой-то момент Наде надоело разгадывать психологические ребусы. Ее какое дело! Выбрала женщина для себя такую судьбу. Ну и пусть. Любовь Андреевна в конце концов – мать ее мужа. А мужа своего Надя любила безумно. Видела все его недостатки, иногда поражалась его беспросветной невежественности. Но любила.
Важнее же всего на свете были успехи Гули, занятия с ней. Надя занималась с дочерью как одержимая. И зачем пугала сурдолог, говоря про нервозность таких детей, про сложности? Гуля была послушной и спокойной девочкой, с удовольствием играла, все воспринимала правильно.
– Потому воспринимает, что ты молодчина, нашла правильный подход, взяла правильную ноту. Так у вас в музыке говорят? – Лидия Семеновна поражалась Надиной настойчивости; она никогда еще не встречала такой организованной родительницы. Погоревала-то всего с неделю, а потом написала себе расписание и начала со своей крохой заниматься. Методично, ведя дневник. Записывала, что получается хорошо, что нужно дорабатывать. Придумывала что-то сама, советовалась с педагогом.
– Скорее тональность, – улыбнулась Надя.