Я видел, как живет Италия

Я спрашиваю его в упор:

— Вы верите в бога?

— Еще бы, конечно.

Я готов поверить, что единственным атеистом в Италии был Пиранделло[121].

Кажется, что в деревнях пульс жизни ослаблен под двойным гнетом солнца и невзгод. Хижины заперты. Пыль пляшет в воздухе; жара пронизывает пыль. Помимо своей воли мы замедляем ход, проезжая мимо разбросанных без порядка и симметрии жалких полуразрушенных построек со стенами, сложенными из самана без раствора, с драными, покосившимися крышами, с перекошенными дверями и окнами, с очагами без огня и тепла. Ни души. Ни кошки, ни бродячей собаки. Не видно даже кур.

Иногда вдали покажется женщина — стройный и благородный черный силуэт. Поставленная на голову женщины ноша — сосуд или корзина — делает ее походку величавой. Ее лицо открыто, и эта деталь удивляет, заставляя вспомнить о том, что находишься не в мусульманской стране.

Пейзаж становится трагически безнадежным, подобно пейзажам Эстремадуры. Отсутствие людей, укрывшихся в своих хижинах, свидетельствует об их желании сохранить свое достоинство. Ибо в Сардинии голод не выставляют напоказ. Здесь пытаются скрыть дыры в одежде. Здесь не просят милостыню. Саван пыли, покрывающий деревни, придает им опрятный вид. Но нам кажется, что это кадры какого-то фильма, и их звуковое сопровождение, их музыкальный фон — attitu (или attitidu), погребальный напев Барбаджии, из которой мы только что уехали. Attitu поется у изголовья умершего насильственной смертью. Это диалог между вдовой, матерью или сестрой усопшего и attitadora. Это плач в стихах, мучительно прекрасный, в котором неграмотные крестьяне проявляют свое врожденное чувство слова, поэзии, ритма. Женщины в траурных одеждах возносят хвалу тому, кого уже нет, поют о счастье жить рядом с ним, потом спрашивают о причине его внезапного ухода. Медленно, с берущей за сердце размеренностью они повышают тон, называют имя убийцы, проклинают его и обещают месть. Для сарда зло — так же обыденно, как сама жизнь. За добро сполна воздает бог, зло люди судят сами. Здесь отчетливо видна граница между верой и суеверием. Но цель, пожалуй, не только в том, чтобы призвать вендетту: многие видят в этом плаче драматическое действо, долженствующее усилить скорбь присутствующих. Прежде всего нужно, чтобы печаль об умершем была соответствующим образом выражена. Здесь сказывается, по-видимому, арабское происхождение церемонии. Это отзвук мусульманских похоронных обрядов с их хорами профессиональных плакальщиц.

Если оплакивают ребенка, его труп лежит с открытыми глазами, чтобы «видеть ангелов, которые приветствуют его». Но взрослому следует закрыть глаза. Иначе его угасший взгляд непременно призовет кого-нибудь из близких последовать за ним Туда еще до конца года.

Время от времени входит скорбная женщина, разнося в тишине кофе в траурных чашках. Мать или вдова не пьет. Она словно окаменела и, когда пение прерывается, испускает вздох, от которого сжимается сердце. Вздох, который подстать этой суровой природе, наложившей на людей свою печать.

Невероятно низкий уровень жизни во многом определяется географической изоляцией острова. Малярия, свирепствующая уже три столетия, туберкулез, по заболеваемости которым Сардиния установила прискорбный национальный рекорд, детская смертность, приближающаяся иногда к 100 процентам, трахома (от 1 процента до 10 в зависимости от высоты местности) — вот следствия такого уровня жизни. Население распределено по острову очень неравномерно, и размещение его зависит от наличия воды. Осадков здесь выпадает в среднем 700 миллиметров. Но, к несчастью, более 80 процентов поверхности острова — голая скала: гранит, сланцы или базальты, с которых дождевые воды тут же скатываются в море. Источников мало. Земля изнывает от жажды. О путях сообщения дают представление такие цифры: 0,042 километра дорог на квадратный километр, почти в четыре раза меньше, чем в материковой Италии.

Словом, единственное богатство Сардинии — уголь, цинк, свинец. Многие ученые утверждают, что в ее недрах есть и другие металлы. Малярия, слава богу, можно сказать побеждена. Cassa per il Mezzogiorno строит на острове дороги и плотины, поощряет и финансирует строительство новых промышленных предприятий и развитие земледелия и скотоводства. Почему же удельный вес острова в экономике всей Италии составляет лишь 1 процент, между тем как его население достигает 2,66 процента всего населения страны?

Марио Аццена придумал выражение, которое объясняет все: экономика Сардинии омертвлена. У ее народа, раздавленного тысячелетиями бедствий, нет больше энергии. Недоедание сделало свое страшное дело, истощив плоть и подавив дух народа. Измученные голодом школьники бросают школу на первом году обучения, и 65 процентов детей пополняют собой армию неграмотных. Что же делают эти дети, вынужденные работать с семи лет? Да что угодно. Главным же образом они идут в пастухи или становятся мальчиками на побегушках в городских кафе.

Единственный выход для них — опять-таки эмиграция на материк, в Африку или в Америку.