Я всё ещё здесь (СИ)

— Сопротивление при задержании... — он ещё и нагло скалится, еле сдерживаясь от порыва защитить свою честь после Мироновского удара. Но держит себя в руках, потому как удерживаемый двумя здоровыми мужиками блондин сейчас явно не в духе, чтобы держать удар. — По машинам. Обоих. — Кидает короткий приказ, и группа захвата как муравьи разбегаются с места захвата по своим автомобилям.

Нас же с Мироновым садят в разные машины, мне удаётся увидеть лишь его белобрысую макушку, когда его фигура скрывается за дверью авто с проблесковыми маячками.

Что всё это значило? Как это вообще понимать? И как мне отвечать на вопросы, которые обязательно зададут?

Я могу нажаловаться, оправдаться, рассказать всю правду, что я всего лишь жертва этого умалишённого. А ещё я могу остаток жизни загрызать себя по кускам за то, что, возможно, предпишу Миронову путь на электрический стул. А если пойду, как соучастница, то камера мне светит, и похлёбка по будням.

Чёртов водитель, видимо, сидит за рулём первый раз, славливая все кочки, на которых неимоверно трясёт. А ещё я успеваю заметить, что трясёт меня даже тогда, когда кочек нет. Просто долбанные нервы, скачущие на пределе и заставляющие сердце быстрее биться, стоит мне представить, какая возня разразится в участке. И подумать страшно, куда отведут Миронова и что с ним будут делать за закрытой дверью. Хотя, ещё страшнее осознавать, что я не расцениваю это как шанс на побег, покуда всё так удачно для меня складывается. Отнюдь.

Наблюдаю из окна машину, в которую затолкали Глеба. На автомате пытаюсь пошевелить руками, но запястья лишь неприятно сдавливает, чувство несвободы меня преследует уже давно и даже практически не раздражает, хотя освободиться от оков хочется нещадно.

Наконец участок.

Рослый полицейский берёт меня под локоть и вынимает из машины, заставляя идти с ним в ногу. Заводит в какой-то кабинет и усаживает за стол, не говоря при этом ни слова.

Мнимая занятость, он больше пяти минут копошится с формой и пистолетом, а потом принимается за какие-то бумажки. Чёрт с тобой, мне не привыкать начинать первой.

— Что с ним будет? — я как будто бы мурлычу, поднимая глаза боязливо, словно нашкодивший котёнок. А этот мудак лишь фыркает, своим колким и высокомерным взглядом давая понять, что вопросы тут будет задавать он.

Что же, Миронов. Похоже, на этот раз ты зверски просчитался, если, конечно, в рукаве у тебя нет козыря. Только обычно эти козыри: ферзи да верные кони, если их можно так назвать, стояли горой и не давали даже и близко приблизиться к их главному. Видимо, ты забыл одну главную вещь, раз уж ты так любишь шахматы: король там до смешного слаб...

Михайлов носится по дому, как ошпаренный.

Трубка, ключи, кошелёк, документы — это всё собрать в кучу всегда легко. Всё просчитать и ничего не забыть. Но выбившая из колеи новость никак не даёт собраться, он всё ещё мечется, собирая по углам вещи, которые, по его мнению могут пригодиться.

Он звонит Лесе, в собственной спешке поторапливая и призывая девушку к тому, чтобы быстрее топала из магазина. Он пока ещё не знает, за каким чёртом хочет взять её с собой, но и одну он её точно оставлять не собирается.

Наконец-то, долгожданный хлопок дверью, как вестник того, что девушка здесь, и теперь можно хватать ключи и ехать.

— Слава Богу, — он мимолётом её приветствует, даже не замечая образующейся влаги в тусклых глазах, — быстро собирайся, мы уезжаем. — Вроде, не торопится разъяснять, что к чему, но и Леся не искрит желанием докопаться до мотивов столь ярой спешки. Она лишь молча, опустив голову бредёт на кухню, скрывая в себе правду о том, что причину его сборов и так уже знает. — Миронова вроде как повязали. Нашим мало что удалось разнюхать, но след они не теряли.

Наверное, сейчас, или никогда.

Алеся стоит в кухне у окна, оперевшись ладошками о столешницу и прожигая взглядом конфорку, чуть искрящую медленным огнём. Старается тихо сглотнуть, не выдавая эмоций к потугам разреветься прямо здесь, посреди кухни. Она помнит, прекрасно помнит, что говорил Глеб по поводу того, что будет с шатеном, если он хоть ещё раз сунет свой нос. А ещё она прекрасно понимает, что если грош цена этим словам, и всё будет так, как хочет Морт, то она навсегда потеряет то, о чём мечтала всю свою сознательную жизнь: спокойствие. Спокойствие и свободу, а ещё человека, с которым только начала зарождаться душевная связь.

Два противоречия вступают во внутреннюю борьбу, она еле сдерживает подступь слёз, сжимая в руках свой мобильный и заставляя мотающегося по дому Морта вдруг на миг остановиться, заостряя внимание на её фигуре.

— Леся? — голос пробуждает ещё больше эмоций и, кажется, касается души. Из её груди вырывается невольный плач, но она резко прикладывает ладонь ко рту, изо всех сил стараясь держаться. Мысли в голове вьют лабиринт из паутины, и как оттуда выбраться — известно лишь Богу. — Ты в порядке?