«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

– Все можно опустить… Землетрясения не случится и тогда, когда будет брошена в камин вся рукопись… Но тут-то как раз лучше всего и видно величие Кутузова. Малодушный, фальшивый, глупый человек на такой шаг не способен. Тут надо хорошо знать свой народ и верить в его силу… Если он не боялся уснуть на военном совете, то, уверяю вас, на Би-би-си наплевал бы.

– Странное у вас понятие о величии… О человеке, который спас Россию! Не что-нибудь, а Россию!

– Не трещите, не трещите! Терпеть не могу таких петушков… Я не верю, что Землю сотворил один Бог. Не верю и в то, что один человек способен спасти Россию… Не верю и в то, что один человек составляет эпоху. Так могут думать фараоны, а не марксисты. Кутузов – лишь одно из действующих лиц той драмы, которая разыгрывалась тогда. Не больше! Правда, лицо важное, светлое. О нем так и повествуется… Я бы его тогда унизил, если бы, по примеру Бонапарта, заставил обмывать все тело одеколоном… Князь был умен и скромен, и народен.

– Почему же вы его тогда так изобразили?

– Что вы ко мне привязались… Да только потому, что он был таким на самом деле… Учтите, я не сочиняю, а пишу, стремлюсь не просто нравиться, а быть полезным; высшая цензура для меня – цензура дворников и кухарок… Писательство для меня не ремесло, а глубокая потребность души: как макну в чернильницу, так и оставлю там кусок мяса. Русский язык, русское слово не могут спускаться до воробьиного чириканья, а человеческое величие русский человек видит в преданности Родине, в борьбе со всяческим злом, в самом разнообразном мужестве и трудолюбии… Вы думаете, что у меня не хватило бы сноровки изобразить Кутузова вот таким… Грудь колесом. Всяческие ордена. Лампасы в ширину ладони. Мундир с иголочки. И он, несмотря на преклонные лета, гарцует на коне, точно желторотый гусар… Дудки, брат! На такое величие я плевать хочу! Герой – ложь, выдумка, есть просто люди, люди – и больше ничего.

– Дело ваше… Вы – автор маститый, с вами трудно спорить.

– И не спорьте, если не понимаете и боитесь правды.

– Желаю доброго здоровья, Лев Николаевич.

– Видно, вам надоел старик… Норовите поскорее вытолкнуть из кабинета.

– Нет, зачем же…

– Впрочем, и ко мне уже прилеплен эпитет «великий». Лучше бы поменьше величали меня, а получше думали над тем, что я написал, что меня интересует и волнует. Но вы от меня так не отделаетесь. Я к вам еще Лермонтова подошлю.

– А его зачем?

– Испугались?

– Нет… Если уж так хотите, то присылайте. Но почему он должен прийти после вас?

– Так порешили Пушкин, Гоголь, Белинский, Чернышевский и я. Я среди них самый старший по возрасту: они же погибли безбородыми. А Михайло среди нас самый молодой и бравый… Не бойтесь, он явится по всей форме, в мундире… Чего затылок-то чешете?

– Устал я… Такая напряженная умственная нагрузка в эти дни.

– Ничего, вытерпите. Недавно с курорта, и на лице не видно следов усталости и напряженной работы мысли: оно сияет, как месяц в полнолуние… А потом еще попрошу зайти Горького, Маяковского – представителей другого направления, которое вы наименовали социалистическим реализмом.

– Да хватит вам, Лев Николаевич, нагонять на меня страх… Желаю доброго здоровья.

«Ишь ты, гусь лапчатый, – подумал Лев Николаевич, – хитер бестия! Припер его к стенке, он мыслить начал. Народности меня учить задумал, щелкопер. И достоинств-то в тебе кот наплакал: диплом, ученые статейки, амбиция, да способность трещать, делать важный вид. Вот заглянет к тебе Мишель, что ты тогда запоешь?»

7. М.Ю. Лермонтов и его понимание «Героя нашего времени»

Перед этим Лев Николаевич Толстой провел суженое совещание корпорации русских классиков. На нем присутствовали Пушкин, Гоголь, Белинский, Чернышевский и Лермонтов. Каждый из участников совещания напутствовал своего молодого товарища.

– Глаголом надо жечь сердца… Вы, Мишель, растолкуй[те] этому болвану, что значит для честного писателя хотя бы одно выстраданное слово, – сказал Пушкин. – А напоследок спроси у него: почему после гибели Владимира Маяковского никто не отважился написать «На смерть поэта»?

– Надо уметь служить своему Отечеству… Растолкуй этому бумагомараке простую штуку. Гоголь не относился к романтикам-пустоцветам, который, не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы… Окурил упоительным куревом людские очи… Чудно польстил, скрыв печальное в жизни, – с задумчивостью произнес Гоголь.

– Обязательно спроси у него: что же важнее для России – голос Гоголя или «Голос Америки»?