«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

– А что я получу от этого?

– Как что? Услышите живой голос людей, посмотрите на их патриотические порывы.

– На собраниях люди никогда не бывают самими собой – они чаще всего лгут.

– Вот те раз!

– Вот те два.

– Впрочем, давайте возвратимся к публицистическим отступлениям. Тяжело их читать, скучно.

– Кому тяжело, тот пусть их пропускает.

– Ну, вот видите, не любите вы читателя, не любите народ.

– Да что вы мне талдычите: любовь, народ. Вы о любви к народу только разглагольствуете, а меня каждый день жалобщики осаждают. Что ни жалоба, то и охапка горя. Настоящего, а не выдуманного. Такие сюжеты в руки лезут, что перед ними блекнут и трагедия Анны Карениной, и трагедия Катюши Масловой. Прямо зло берет, что не могу их использовать.

– Вы, извините, клевещете на нашу действительность.

– Я клевещу! А зачем мне это делать? Да разве зеркало может отражать предметы неправильно?

– Бывает зеркало и кривое.

– В какую же сторону кривизна – в черную или голубую?

– У вас лично в черную. Вы мрачно смотрите на нашу прекрасную действительность.

– А вы, сударь, как же на нее смотрите?

– О, она прекрасна! Она удивительно прекрасна.

– Эй, вы, соловей! Граммофон поломанный. Послушайте-ка, что я вам расскажу… Вчера приходила ко мне женщина. Одета в рубища. На лице горе и отчетливая печать преждевременной старости. И вот что она мне рассказала:

«В первую мировую ее брат погиб, оставив семерых детей. Она, тогда еще совсем молодая, полная надежд и сил, решила усыновить и воспитать двух племянников, но для этого ей потребовалось пойти на великую жертву для отдельного человека – отказаться от замужества. Посвятить себя воспитанию сирот; и она, работая с утра до ночи, не щадя своих сил, шла к намеченной цели; дети подрастали, становились на ноги: она спасла их здоровье, дала им возможность нормально развиться, выучиться грамоте, приобрести специальность; жизнь ее не была напрасной, усилия не пропали даром, а успехи приемных сыновей радовали. И вот новое горе – разразилась опять война, приемные сыновья отправились на фронт; одного из них убило, а второй горел в танке, стал на всю жизнь калекой. Женщина возвысилась и над этим горем – в ее жилах течет кровь старостихи Василисы. И чем же отблагодарили эту героиню, перед мужеством и душевной красотой которой я смиренно преклоняю колени. Ее отблагодарили вот чем: выбросили из комнатушки, где прожила шестнадцать лет, вывихнули палец, попортили пожитки. Пришли два ретивых служаки и выбросили, словно она ветошь… И вот эта женщина попробовала найти справедливость; ищет она ее уже два года, а найти не может; и куда она только не обращалась – буквально во все инстанции…». Чем не сюжет на целый романище? Можно сорвать все маски лживой учтивости, погасить все блаженные улыбки, разбить в пух и прах болтовню патриотов по должности… Словом, от вашей теории бесконфликтности камня на камне бы не осталось.

– Но это же частный случай. И на солнце бывают пятна. Зачем обобщать?

– А вы откуда знаете, что это частный случай? А хотя бы и частный, разве этого случая недостаточно, чтобы возбудить в сердцах людей ненависть к подлости, к безразличию к чужой судьбе, к пустопорожнему краснобайству о повсеместных идиллиях и благородстве. Нет пока этих идиллий!

– Если мы будем в это углубляться, то… Я слов даже не подберу, чтобы оценить настроение. Политически оценить!

– Зато я подберу слова, чтобы оценить ваше поведение… Вы на все лады раструбили: «Толстой как мыслитель – реакционен: он проповедует теорию “непротивления злу”». Согласен, что я многое понимал по-своему, пробовал найти свой выход из положения, делал свои выводы. Но за годы Советской власти я многому научился, многое пересмотрел и пришел к твердому выводу: ваша теория бесконфликтности и голубых идиллий, сшитых из марли, куда хуже, куда подлее моей теории непротивления. Я хотя и граф, но умел сочувствовать горю Катюши Масловой, нашел в себе силы раскрыть причину этого горя и заставить барина Нехлюдова горько покаяться в своих грехах. Почему же вы не можете сочувствовать той женщине, о которой я рассказал вам, почему не наберетесь мужества заставить нехлюдовых с рабоче-крестьянским происхождением пройтись по пути горя и покаяться? Почему боитесь осудить и выжечь зло?

– Где лес рубят, там и щепки летят.