«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

К слову, мысль об идейной связи левой оппозиции и террористических практик 1937–1938 гг. была артикулирована в партийных кругах в годы Большого террора. Левые в РКП(б) после 1925 г. говорили и писали о возможности перерождения большевистских кадров под влиянием НЭПа в условиях мелкобуржуазного окружения. Лев Сосновский, виднейший деятель объединенной оппозиции, писал из ссылки об уроках «смоленского коррупционного дела»: «Всякий стопроцентно-монолитно голосующий прохвост мог расточать народное достояние как ему только угодно. Вся современная система отчетности и контроля представляет собой фикцию […] Само собой, иностранная буржуазия, видя, как легко удавалось подточить Донбасс, не имела нужды торопиться с уступками нам. С какой стати? Сегодня уголь, завтра нефть, потом металл. Что тогда останется от соввласти?»[375].

Руководство ЦК отвечало: опасности перерождения нет. Партийные кадры в массе своей являются убежденными приверженцами большевизма, имеют настоящую идейную закалку, пролетарской революции термидор не грозит. И вот в 1937 г. НКВД начинает десятками, сотнями и тысячами истреблять номенклатурных работников по обвинению в измене и в подготовке контрреволюционного переворота.

Если принять весь этот кровавый бред сумасшедшего за чистую монету, то получается массовое перерождение большевистских кадров, массовый отказ от социализма, делу которого они отдали всю свою жизнь, и переход к капитализму, с которым боролись всю свою жизнь, массовое ренегатство. Получается, что троцкизм, выдвинувший 15 лет назад тезис об опасности термидорианского перерождения большевистских кадров, был прав, а Вы и партия, громившие за это троцкизм, были неправы. Но как же можно согласиться с этим? Ведь это значит, надо осудить всю борьбу партии с троцкизмом по этому острейшему вопросу, —

писал Сталину из следственной тюрьмы П.Г. Погожев – партийный историк из казаков[376]. Его через два года расстреляли, но вопрос остался. М.Т. Данилкин решил его очень просто: Ежов – последователь Троцкого. Ежовщина, повторимся, следующее, отнюдь не последнее издание троцкизма.

«Вскоре наши враги были вынуждены открыть и вторую главу – на арену жизни вышла так называемая власовщина. Это явление есть не что иное, как проявление троцкизма – ежовщины в условиях фронта»[377]. Для М.Т. Данилкина «власовщина» – явление политическое, вызванное «крупными пороками в воспитании молодежи», «неумением сочетать единоначалие с бюрократизмом», «однобокостью наших законов, принятых в последнее время» с резким креном «в сторону наказания, репрессий»[378]. В этом истолковании «власовщины» мы не находим социального анализа. Ее корни М.Т. Данилкин видит в сбоях системы управления: много наказывали, плохо воспитывали. Но рассуждать в таком ключе о «кучке изменников из бывших кулаков и уголовников» означало крамольничать, т. е., говоря языком партийным, оправдывать предателей.

Михаил Данилкин сделал следующий шаг:

Но в войну наши враги еще не раскрыли своей главной тайны, не показали своего главного резерва. Эту тайну заставили их обнародовать первый серьезный прорыв кольца капиталистического окружения, сильный рост авторитета Советского Союза и Сталина. Под воздействием этих сил они вынуждены были пустить в дело Тито и титовщину как новую, последнюю, завершающую главу в развитии троцкизма. Что же такое титовщина в ее общем принципиальном виде? Это есть не что иное, как попытка под прикрытием авторитета Советского Союза и коммунистических партий насаждать фашизм[379].

Здесь партийный журналист пересказал своими словами резолюцию информационного бюро коммунистических партий «Югославская компартия во власти убийц и шпионов»: