«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

В качестве свидетелей были привлечены некоторые сослуживцы Данилкина. М.Н. Лоскутов работал вместе с ним в специальном ремесленном училище № 22. Он подтвердил: «С ним по вопросу его литературной деятельности никогда не беседовал. В разговорах с Данилкиным каких-либо антисоветских суждений с его стороны не замечал и об этом ни от кого слышать не приходилось»[543]. Так же отвечал и А.И. Акулов: «Что-либо предосудительного о политических убеждениях Данилкина я сказать ничего не могу. Каких-либо фактов антисоветских проявлений, в том числе антисоветских высказываний, с его стороны в моем присутствии не было»[544].

Подобные ответы вовсе не означали хорошее отношение к Михаилу Тихоновичу. Свидетели говорили о недостатках, порой вспоминали старые обиды: «он всегда выставлял себя больше всех знающим и всех поучающим, считал других малограмотными»[545]. Засвидетельствовать же свою осведомленность об антисоветских взглядах Данилкина было равнозначно признанию в преступлении. Знал и не сказал – все равно, что сделал сам. Статья 58–12 УК РСФСР о недонесении не предусматривала верхней границы наказания.

Необычным можно назвать, скорее всего, тот факт, что следователь и не настаивал на показаниях о принадлежности подследственного к какой-либо антисоветской организации ни на допросах Данилкина, ни на допросах свидетелей. Старший лейтенант Фомичев, конечно, проверял его на предмет присутствия в его действиях преступлений, относящихся к иным пунктам 58-й статьи Уголовного кодекса, однако совсем не настойчиво, больше для проформы. Концепция следствия просматривается достаточно ясно. Михаил Данилкин – преступник-одиночка. Свои преследуемые по закону деяния творил тайком, никого в них не вовлекал. Как только приступил к открытым действиям, был политически разоблачен и обезврежен. Любые иные версии противоречили интересам партийного руководства области. И в этой ситуации им приходилось отвечать на неудобные вопросы. Зачем держали на ответственной работе матерого антисоветчика? Почему не смогли раскрыть его подлинное лицо перед центральными инстанциями? Если объявить о заговоре, о подпольной троцкистской организации, то нужно было держать ответ перед Москвой. Что здесь имело место: политическая слепота или прямое соучастие высокопоставленных партийцев и местных чекистов? На фоне «дела врачей» такие следственные действия представляли собой смертельный риск. По этой причине следователь игнорировал все заявления М. Данилкина об антисоветских организациях в г. Березники. Данилкин партийным комитетом признан клеветником – и потому его обвинения беспочвенны и необъективны.

«Лиц, скомпрометированных показаниями обвиняемого Данилкина Михаила Тихоновича, в спецделе № 1540 не имеется», – удостоверяет соответствующая справка[546].

Областная номенклатура не хотела и боялась второго издания ежовщины, а потому всеми силами противилась возобновлению террора против своих. Данилкин был чужим. С ним не церемонились.

Время от времени Данилкин спорил со следователем. Пытаясь оправдаться, доказывал правоту своих убеждений. Смягчал формулировки. Порой даже оставался при своем мнении, хотя и в дипломатичной форме.

Следственные органы работали по всем правилам. Дневник «Сокровенные мысли» не имел подписи. Авторство подтвердила графическая экспертиза.

Следствие закончилось 24 марта 1953 г. Обвинительное заключение по обвинению Данилкина М.Т в преступлении, предусмотренном ст. 58–10 ч. 1 УК РСФСР, подписал заместитель начальника УМГБ по Молотовской области полковник А.Ф. Федаков и утвердил заместитель прокурора по специальным делам И.И. Буканов. Вновь были перечислены преступления бывшего партийного журналиста: