Я за тебя умру

«Предлагая Вам прочесть это, я хочу прояснить две вещи. Во-первых, вряд ли я напишу еще много историй о юной любви. Меня приговорили к этому мои первые сочинения, написанные до 1925 года. С тех пор я продолжал писать истории о юной любви, хотя они давались мне все труднее, а искренности в них становилось все меньше. Производить один и тот же товар на протяжении трех десятилетий способен только чудотворец или халтурщик.

Я знаю, что именно этого от меня и ждут, но в этом смысле родник уже практически иссяк и гораздо разумнее, как мне представляется, не выжимать из него последние капли, а отыскать новый родник, новую жилу. Я ведь объявил не только о рождении моих юношеских иллюзий в «По эту сторону рая», но и, по существу, об их гибели в некоторых моих последних рассказах для «Пост» — таких, как «Опять Вавилон» [февраль 1931 г.].»

Фицджеральд считал «Женщин в доме» «чем-то вроде поворота» в своем писательстве — открытием «нового родника, новой жилы». Он совершил попытку, но не был еще удовлетворен ею — и уж тем более версией, укороченной в согласии с чьими-то чужими пожеланиями.

В любом из своих вариантов эта история выглядит чем-то средним между рассказом и сценарием — и, хотя это промежуточное состояние ей не нравится, она словно не в силах отказаться от одного в пользу другого. Роль двух героев второго плана выполняют кинозвезды — Карлос Дейвис, «уроженец маленького городка в Дакоте», от природы обладающий «скромным даром мимикрии» и «чрезвычайным личным обаянием», и Эльза Халлидей, собирательный образ богини экрана золотого века. Главный герой — блестящий ученый-исследователь, отчасти похожий как на знаменитого путешественника и писателя Ричарда Халлибертона, так и на самого Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. В связках между эпизодами Фицджеральд часто пользуется языком создателей фильмов: «И в этот момент, как говорят в кино, камера входит в дом, и мы входим вместе с ней». Сюжет представляет собой смесь привычных фицджеральдовских клише — включая квипрокво (в этом случае путают мнимого больного с настоящим) и новую любовь взамен утраченной, — с щедрой добавкой голливудской комедийной эксцентрики 1930-х. Кроме того, здесь есть горничная со своим афроамериканским любовником — персонажи, не слишком типичные для Фицджеральда.

Одна из коротких, урезанных версий рассказа была напечатана в июльском номере журнала «Стрэнд» за 2015 год под названием «Температура». На беловой рукописи этого варианта, вверху на первой странице, Фицджеральд написал карандашом, который обычно использовал для пометок такого рода: «Считать очередным фальстартом».

Женщины в доме ( Температура ) ( перевод В. Бабкова )

I

Это одна из тех историй, героя которой следовало бы назвать «X» или «мистер Г.Б.», поскольку в нем смешано столько разных людей, что по крайней мере один из них прочтет это и узнает в главном действующем лице себя. Что же до обычной увертки «всякое сходство с реальными людьми чисто случайно»^{176}, нет смысла даже пытаться к ней прибегнуть.

Вместо этого мы сразу выложим карты на стол и объявим, что имя нашего героя Эммет Монсен, ибо так (или почти так) его и зовут в действительности. Три месяца тому назад, заглянув в какое-нибудь иллюстрированное издание^{177} или журнал, публикующий последние новости, вы узнали бы, что на днях он вернулся в Лос-Анджелес с архипелага Омиги^{178} на пароходе «Фуматаки нагурса», привезя с собой ценную информацию о тропических течениях и редких разновидностях плесени. Он попадал в иллюстрированные издания благодаря своей широко известной фотогеничности — тридцати одного года от роду, стройный, темноволосый и обаятельный, он был из тех, кого фотографы спрашивают: «Мистер Монсен, не могли бы вы улыбнуться еще разок?»

…Но я воспользуюсь правом современных писателей начинать одну и ту же историю дважды и стартую заново — на сей раз в медицинской лаборатории в центре Лос-Анджелеса через сорок восемь часов после того, как Эммет Монсен покинул пристань.