– Думай обо мне что хочешь, мне плевать! Ты хоть понимаешь, что это такое: валяться в бесплатной государственной богадельне, где тебе памперс никто не поменяет, уж не говоря о каком-то общении-то! У меня фибродисплазия, слышишь? И я не хочу превращаться в бревно, срать под себя! Я когда-то надежды подавал, был бы теперь неплохой ученый-то, может, даже знаменитый, с миллионами в кармане, кабы тогда в Зону не полез. А теперь своим умом не заработаю даже на захудалое лечение, только навыками, навыками! Богатым датчики ставят, которые глазами управляются, а я буду лежать, как гнилая колода, никто не перевернет с боку на бок. Так что сейчас у меня единственный способ заработать – доставить этого паршивца его гребаному отцу, и других шансов у меня может уже никогда не случиться. Давай стреляй, если научился хоть с пушкой обращаться-то! Опять либо промахнешься, либо вообще не выстрелишь, но мне-то все равно, не убьешь – пойду и буду требовать денег у отца этого говнюка. Или мне хватит на достойное лечение, или он никогда не увидит свою, блин, кровиночку-то!
Кажется, голова сейчас взорвется… Что делать? Доппель эппл за пазухой будто раскалился и застучал в грудь… Или это было сердце? Денис вспомнил пепел Клааса из книги про Тиля Уленшпигеля. Пепел отца, сожженного на костре, который всю книгу стучал в сердце главному герою. Конечно, это было бы неправдоподобно хорошо – найти сразу и мальчика, и чудесное яблоко. Так не бывает. И почему нужно отдавать ради какого-то чужого мальчика это яблоко, которое, может быть, спасет Нелли, его Нелли, единственного родного человека? Сенька Денису никто, и у его отца куча денег, он спокойно заплатит выкуп и получит сына, а у Тимофея будет достойное лечение. Почему же так невыносимо на душе?
У Тимофея крышу снесло окончательно. Крепко держа связанного Сеньку, он кричал:
– Я добьюсь от этого богатого урода столько денег, сколько мне надо! Мне уже все пофиг, я устал быть добрым! По пальцу, по ломтику буду ему сына отправлять, в коробочке! Не желаю я быть мыслящим камнем, лежа в собственном дерьме, ты понимаешь?
Сенька, услышав это, отчаянно завозился, нелепо дергая связанными руками. Вдруг закричал:
– Динька! Помоги!!! Я не хочу, чтобы мне пальцы отрезали!!!
«Черт! Почему он кричит мне, а не своему дяде Косте? А дядя Костя так и ползет сзади как черепаха. Он любовник Лии, пусть и бывший, он продолжает заботиться о ней, несмотря на ее, мягко говоря, неприглядное состояние. Неужели сын любимой женщины ему настолько безразличен?»
– Динька!!! – Мальчик дернулся и затих, видимо, поняв безнадежность своих порывов.
Вот что делать? С одной стороны, Нелли. Как она там сейчас? Ухаживают ли за ней достойно? Она ведь как раз в таком бесплатном стационаре, которого боится Тимофей. Может ли она ходить или хотя бы переворачиваться или уже стала похожа на ту несчастную женщину с лебединой рукой и глазами, полными отчаяния? Такое же отчаяние застыло в глазах Сеньки. Он вообще ни в чем не виноват. Родился, наблюдал, как на его глазах мать превращается в животное, а потом вообще стал предметом торговли.
Денис вытащил доппель эппл из-за пазухи и, держа его на вытянутой руке, стал медленно подходить к Тимофею.
– Вот! Я отдам тебе это. Отпусти ребенка!
Тот, увидев ценный артефакт, опешил. Потом отшатнулся, весь сжавшись, будто разъяренный кот.
– Вот ловкий-то! – с ненавистью прошипел бродяга. – Я семь лет сюда ходил, не мог найти! А этот молодой да ранний-то…
– Я отдам тебе его. Отпусти ребенка.
– Я не верю вам обоим, ни тебе, ни этому твоему яблочнику. Сейчас отпущу – и вы меня убьете. И не смей машины останавливать! – закричал он, увидев, что журналист подошел близко к трассе. – Я тогда вас всех перестреляю! Я не доверяю тебе! Откуда у тебя доппель эппл? За что тебе его дали?
Ну, вот как достучаться до него? Денис попытался придать голосу максимальную убедительность:
– Мне не дали. Я его выиграл. Да и не стал бы брать, просто мне очень нужно для бабушки. У меня бабушка болеет фибродисплазией, но я отдам его тебе, только отпусти Сеньку!
– Ага, сейчас! – Тимофей схватил ребенка еще крепче. – Ищи дурака. Отпущу, и ты тут же в меня выстрелишь. У тебя же есть пушка. И у этого твоего яблочника небось тоже!
Бродяга уже совсем не владел собой. Он изо всех сил сжимал худенькое тельце ребенка, Сенька морщился от боли. По шоссе время от времени проносились машины. Но как дать им знак, что нужна помощь?
И тут послышался голос, очень похожий на прежний голос Тимофея, когда тот еще был адекватным:
– Возьми яблочко и лечись-то, а ребеночка-то отпусти. Давай-ка, отпускай.
Ничего себе! Костя, оказывается, еще и актер. Надо же так подделать голос и манеру говорить. И так молниеносно словил интонации! Или… Они с Тимофеем уже были знакомы раньше?
– Да и яблочко-то тебе не поможет. Не поможет, отпусти мальчика-то!