Напившись чаю и подкрепившись поистине духовитым и таким сливочно нежным салом, я, успокоенный, насыщенный снедью и идеями, ушёл спать. И вскоре снова увидел из поднебесья наш священный и незамутнённый Байкал.
Утром бодренько убегаю по своим несчётным учёным делам и только к вечеру сталкиваюсь с Выговским в кабинете директора одной из наших школ. Директриса, молоденькая, миниатюрная женщина, всхлипывает, утирает глаза платочком в цветочках. Леонид Аполлонович взволнованно, но твёрдо говорит, а она молча мотает головой и сжимает губы; и непонятно, «да» или «нет» выражают её движения. Я присаживаюсь в сторонке и не вмешиваюсь в спор. Да, собственно, вмешиваться уже и не надо – слова с обеих сторон через минуту-другую иссякли, остались одни переживания на лицах; подсыхают последние слезинки. Видимо, разговаривали горячо, напористо, однако, похоже, друг друга не убедили.
Выговский распрощался, слегка подшучивая над приятно, но натянуто улыбавшейся ему директрисой; а я на минуту-другую задержался.
– Ну почему он такой упрямец! – разводила передо мной ручками директриса. – Хоть лопни, но сделай, как он велит! Прямо этакий Аполлон, повелитель, властелин!..
В гостинице Аполлоныч нервно начиркал для меня на бумаге какие-то схемы и увлечённо, азартно толковал:
– Вот, смотрите: всё просто, как яйцо. Современная школа не сможет работать на развитие ребёнка и выполнять заказ общества по его социализации, если останется такой, как предлагает моя уважаемая оппонентша. Она заявляет, что её, видите ли, главная педагогическая (Аполлоныч поднял указательный палец вверх и комично-кисло сморщился) задача – обеспечить успешную сдачу экзаменов в выпускных классах, а учебно-исследовательская, творческая, проектная деятельность детей – только, видите ли, помеха в достижении этой её великой цели (сморщился он так, будто разом съел приличный кус кислятины). Ого, масштабчики! Натаскал ученика по предмету, сдал он на отлично или, неважно, кое-как экзамены, получил аттестат зрелости – зрелости! – а дальше хоть потоп, хоть трава не расти. С какими мозгами и духовным запасом такой ребёнок выходит в большую жизнь? Отвечаю: духовно пустым и интеллектуально неподвижным. Живой труп, а не личность, готовая созидать и бороться, и бороться в том числе за свои идеи и мечты. Привык он, бедолага, работать, учиться по схемам, навязанным взрослыми тётями и дядями, а жизнь-то не схема, братцы! Мы обязаны понимать: современной России не нужна только лишь функционирующая школа, более-менее исправно выполняющая социальный заказ на грамотного – всего-то! – выпускника, а ей, как воздух и вода, нужно стабильное творческое саморазвитие. Запятой между «стабильное» и «творческое» прошу не ставить! Вы меня понимаете? О-о-ч-чень хорошо! Нам нужны активные люди, умеющие проектировать своё и своих близких будущее, умеющие и желающие активно действовать в изменяющемся мире, в нестандартных ситуациях, – только с такими гражданами страна способна мало-помалу подготовиться к долгожданному, уже выстраданному не одним поколением наших граждан рывку в будущее, разрабатывать новые технологии, порождать действенные, своеобразные идеи и проекты. А не будем развиваться, не будем с детства втягивать детей в творческие, исследовательские и другие реальные дела, в которых необходимо духовное и интеллектуальное напряжение, смекалка, может быть, даже дерзость и дерзновение, – все будем чахнуть, плестись в хвосте уже вон куда махнувшей цивилизации, над нами будут смеяться и издеваться. И – правильно было бы! Запомните, именно в детском саду и в средней школе закладывается наша личная успешность и успешность всей страны в целом! Извините, коллега, конечно, за несколько патетичный тон.
Не расшаркиваемся, не философствуем, а тотчас переходим к разговору о конкретных наших байкальских школах. Я наблюдаю, как резко, размашисто, увлечённо рисует Аполлоныч на бумаге новые схемы, графики, стрелки, строчит к ним термины, фразы. Он весь как в бою. И словно бы призывает меня: «В атаку, коллега!» Да меня не надо призывать или подталкивать – я понимаю Аполлоныча с полуслова, с полувзгляда и сочувствую его мыслям и планам. Однако думаю и пытаюсь угадать, понимает ли он, до чего же труднёхонько, а подчас и невозможно, просто-напросто непосильно бывает некоторому человеку переделать себя хотя бы на йоту и жить по каким-то чужим, малознакомым правилам, идеям, мечтам. Россия только-только подошла, несомненно, к судьбоносному развороту, и даже, похоже, – одновременно к развилке дорог, к очередному своему непростому историческому рубежу, но готовы ли люди проявить себя созидателями, сотрудниками, наконец, братьями, говоря высоким слогом, общего труда в новой, можно утверждать, реальности?