Яблоневый сад

Конечно, конечно, помним ремарки: издание носит информационно-справочный характер; в сборник включены произведения иркутских писателей, посвящённые родному городу. Правильные пояснения, но – какого действия? И каков итог этого действия?

* * *

Поэтический раздел первого тома гораздо удачнее, интереснее. С первых строк, после убийственно длинного, незадачливо угодившего не туда, куда надо было, интервью, наконец-то, оказываешься именно в Иркутске:

Смеркается, и август на исходе,
и близко время, право, золотое…
Настанет осень, съедутся студенты,
и их жилища яркими огнями
закружатся в весёлом хороводе,
даря тепло и жизнь студёной ночи.
А улицей пройти в такую пору –
мелькают лица и не счесть улыбок,
не встреченных до этого, быть может,
но всё ж знакомых, нужных мне, иркутских…

(Геннадий Аксаментов, «Город»)

Правильно, спасибо, Геннадий Васильевич: нужных мне, иркутских! Нужных, несомненно, всем нам.

С первых же строк начался, наконец-то, разговор писателей – поэтов – о родном городе.

Прежде всего: в разделе много пейзажной, рисовальной лирики. Много-то оно бы и ничего, да однообразие, однолинейность притупляют восприятие, когда переходишь от поэта к поэту. Словно бы если не скажешь о Байкале, Ангаре, Иркуте, тайге, сосне, кедре, омуле, нерпе, ягодах, диком звере, грибах, покосах, рыбалке, о других бессчётных приметах нашей любимицы Сибири, тешащего наши сердца сибирского житья-бытья, то про Иркутск, про Сибирь будет непонятно, неполно, неубедительно, – так, что ли? Мало в стихах людей, судеб, событий, в том числе исторических, в особенности современных. Мало, очень, очень мало самого его, юбиляра нашего славного. Не вдохновляет город? Понимаем, понимаем: пишу, чем живу. Но ежели, милостивые государи и государыни, снаряжаем стихотворчеством юбилейный том, то давайте не забывать о виновнике торжества. Для других стихов – другие книги и сборники. Верно? Заявлено же: включаем в том… произведения… посвящённые родному городу. Или слово посвящённые нужно растолковывать?

Но Иркутск, слава Богу, всё же прозвучал. Конечно, прозвучал. Порой великолепно, искристо, полнозвучно. Ведь 80 славных наших поэтов населили первый том-дом. И по швам сие поэтическое общежитие, кажется, не затрещало, как-то выстояло.

Где-то, простосердечно принимая жизнь и Судьбу, слово об Иркутске прозвучало неподражаемо торжественно, звонко:

Здравствуй, улица Большая!
По тебе шагаю я.
Светит, сердце утишая,
Церковь Спасская моя.
Кружится снег над белым городом,
Над суетою городской.
Ангарский мост пушистым воротом
Висит над зимнею рекой.
Вижу Тихвинскую площадь,
Вижу строгий Белый дом.
Каждый камушек на ощупь
Знаю в городе моём…

(Владимир Скиф, «Песня об Иркутске»)

А где-то, разгребая – подчас бесцельно, но самозабвенно, – каменья канунов и канонов, поэтам пропелось поистине минорно и скорбно:

Мой грустный город, мы одной породы:
ты мой отец, а я – твой грустный сын.
Цветут картофельные огороды,
льнёт к площадям бензиновая синь…
Я перерос твои дома и трубы,
но, о полынной не забыв пыльце,
на грязь дворов молящиеся губы
неугасимо рдеют на лице.
…Мне ни за что не есть чужого хлеба:
уйдя совсем, я сразу же вернусь
и на твоё задымленное небо,
как старовер на скит, перекрещусь.

(Анатолий Змиевский, «Мой грустный город, мы одной породы…»)

Вот видите как оно: есть же что сказать и пропеть о родном городе современному литератору-трубадуру!