Йага. Колдовская невеста

Он вынул из-за пояса нож и вонзил в топкий берег. Отступил малость и принялся раздеваться под внимательными взглядами медувинчан. Не беспоко или его ни смешки девок, ни недовольное шипение мужиков. И даже румянец на щеках Йаги не порадовал. Он снял и аккуратно сложил рубаху, за нею сапоги и порты. И кувыркнулся через нож.

Вот и стал молодец зверем. Медведь сурово оглядел теснящихся вокруг людей и величаво двинулся к ведьме. Ткнулся носом в ее ладонь. Медведю, в отличие от Рьяна, лесовка нравилась.

Дальше случилось то, чему и следовало: вождь первым пал на колени перед проклятым:

– Прости, господине, не признал! Проходите, гостями дорогими будете!

Йага отжала край намокшего в реке передника и задумчиво протянула:

– Вот так просто? Страж речной не шибко нам радовался…

– Так то он нас от чужаков защищал! Тоже не признал, кто явился.

Ведьме подумалось, что рыбина, дай ей волю, утопила бы что медведя, что человека, что хозяйку леса. И вздрогнула, представив, как чудище потащило бы ее ко дну.

– Сами-то не боитесь такого соседства?

– А чего бояться? Страж нам защита, а не помеха! Да и не дураки мы к реке после заката соваться… Но вы проходите, проходите, гости дорогие! Господине, не откажи! И ты, и женка твоя!

Йага почесала густой мех на холке и хмыкнула:

– Слышал? Женка!

Медведь, конечно, слышал, но равнодушно встряхнулся. Ему все было едино, пока ведьма довольна.

Перекинувшись обратно, молодец остался молчалив и хмур.

– Рьян?

Йага вложила свою ладонь в его, хоть ожог и болезненно вспыхнул от касания, но рыжий резко дернул подбородком и вырвался. Ничего не говорил медувинчанам, каждый из которых постарался по дороге ему поклониться, а кто посмелее, так и за плечо тронуть. Дал вождю обмести невидимую смертным паршу, что могли они, по неразумению, принести из-за реки. Маленькая метелка из малиновых веток пробежалась вдоль хребта и обмахнула ступни. И безразлично позволил ввести себя под низкую крышу общинного дома, усадить под алтарем. На Йагу он не глядел.

Зато Йага, напротив, глядела только на него, забывая дивиться странному, слишком большому строению. В Черноборе селились малыми семьями в домишках на комнатушку-другую. Здесь же предпочитали не разделять род: занавесь делила общинный дом на мужскую и женскую половины, а все постройки, которые издали девка приняла за жилые, служили для хозяйственных нужд. Стол тоже был один на всех. Длинный и низкий, садились за него на пятки, а не на скамьи.

Женщины торопливо несли снедь, сготовленную для вечери. Расставляли тарелки, аккуратно, чашечкой вверх, раскладывали ложки.

Под алтарем стояло единственное высокое место для вождя. Ныне его уступили Рьяну. Северянин взошел по ступенькам и невозмутимо устроился, словно полжизни провел, презрительно взирая на простых людей, что вечеряли на высоте его колен.

Вождь налил из большого чана приторно пахнувшего питья и поднес прародителю:

– Не побрезгуй, господине!

Северянин чашу благосклонно принял, но пить не захотел, мало ли? Упер дном в бедро и продолжил сидеть. Однако же, пока не пригубил, медувинчане не осмеливались приступить к трапезе. Глядели на него выжидательно, да и здоровенный бородатый вождь будто уменьшился размерами и неловко переминался с ноги на ногу. Йага ждала, чтоб Рьян поймал ее взгляд. Она бы кивнула ему, подсказывая, что не отрава какая в чаше, а обычная медовуха. Но проклятый в ее одобрении не нуждался. Криво ухмыльнулся и отпил.

Вождь, звавшийся просто Медвежьим сыном, с благодарностью забрал плошку и позволил односельчанам взяться за еду. Йаге страсть как хотелось переговорить с Рьяном, расспросить, отчего он озлился, но ее усадили на женскую половину, а когда пыталась выйти из-за стола, шикали. Так что пришлось слушать жалобы медувинчанок. А жалоб у них имелось на любой вкус: у кого дитя грудь брать не желало, у кого меньшой братишка мучался кашлем, кто от молока животом страдал. Забот хватало.

– Так пошли б к Чернобору, спросили б лекаря, – не выдержала ведьма.

Женщины только что прочь не побежали. Уйти не решились, но шарахнулись, образовав возле пришлой девки пустые места.

– За реку?! – в ужасе ахнули они.

– Ну за реку. Что такого-то, коли нужда?

Седая бабка плюнула в Йагу. Кто помоложе, кинулись успокаивать старуху: негоже обижать супругу господина! Но ведьма не обиделась, спокойно вытерлась рукавом.

– А как еще-то?

– Как предки завещали! – пробухтела бабка. Она запоздало сообразила, что хватила лишку, и теперь опасалась, как бы девка не пожаловалась мужу. – Испокон веку тута жили, скот держали, кормились своим трудом. Только потому до сих пор и не заразились заречной скверной!

Йага поперхнулась суховатой лепешкой, которые здесь подавали заместо хлеба.

– Это ж какая за рекой скверна?

– А такая! Брат на брата войной идет, отец сына рабом продает, мать дитя родное бросает! Скверна там, как есть скверна! Неужто сама не разумеешь?! И как это тебя, глупую такую, господине выбрал женой?!

– Да он не…