— Отвезите меня к врачу, — попросил я.
Доктор Домингес наклеил последнюю полоску пластыря мне на грудь и сказал:
— Ну вот. Хотя внутренних повреждений у вас, видимо, нет, все же я бы предпочел отправить вас в больницу.
— Я уже говорил вам, что у меня нет на это времени. — К этому времени в голове у меня уже полностью прояснилось; просто, у меня все адски болело. — Тем более, доктор, что нет никаких внутренних кровоизлияний и повреждений.
— По крайней мере вам нужно лечь в постель и как следует отлежаться.
Я мог бы объяснить ему, что в моих мыслях не было места ни для больниц, ни для постели. Жирное лицо Хэммонда и тощее — Рата, и белое, мертвое лицо Пита Рамиреса заполняли мой ум. Я просто не мог думать ни о чем другом, даже если бы захотел. Но я и не хотел.
Прежде чем доктор Домингес за меня взялся, я отдал ему резинку, которая все еще была у меня в кармане, и рассказал о своих подозрениях. Ответ был готов через полчаса после того, как он наложил мне последнюю повязку.
— Да, мистер Скотт, — сказал он, — сюда подсыпали наркотик. Именно подсыпали, самым примитивным образом: кто-то проделал маленькое углубление и наполнил его порошком.
— Это могло вызвать смерть?
Он нахмурился.
— Может быть. Трудно сказать. По крайней мере, это могло вызвать рассеянность, сонливость. Но откуда у вас эта резинка?
— Артур Хэммонд дал ее жокею, который сегодня погиб.
Он даже слегка позеленел.
— Аа — нет; вы, должно быть, ошибаетесь. О мистере Хэммонде все самого хорошего мнения. — Упоминание имени Хэммонда явно его испугало. Он добавил более спокойным, профессиональным тоном: — Это все, что я могу для вас сделать.
Так же явно было, что он хочет избавиться от меня. Я заплатил ему, попросил его вызвать для меня такси и уехал…
Я стоял перед ночным клубом «Рио-Роза», чувствуя в груди и животе все ту же боль. Доктор Домингес дал мне шприц, наполненный морфием, но я держал его в кармане; позже он может понадобиться мне больше, чем сейчас. От врача я поехал прямо в отель Прадо и захватил свой пистолет, а потом отправился на поиск хотя бы одного из четырех подонков. И вот теперь, три часа спустя, моей единственной слабой надеждой был этот ночной клуб, — это все, что мне удалось узнать. Я сверился с телефонной книгой: никакого Хэммонда. Человек, несомненно имеющий много врагов, не станет публично рекламировать свой адрес. Я испробовал все возможности, какие у меня были в Мехико-Сити, но это мне мало помогло. Его адрес остался для меня тайной. Почти все, что я узнал о нем, сводилось к одному: множество людей боялись Хэммонда и его бандитов, — а также его приятеля Вальдеса. Но я узнал, что Джимми Рат месяца два тому назад снимал квартиру для девушки, которую звали Хатита и которая теперь танцевала здесь, в «Рио-Роза» — и, видимо, уже не любила Джимми Рата. Я вошел в клуб.
За пятьдесят пезо метрдотель разрешил мне постучать в уборную Хатиты. Когда она открыла дверь, глаза ее стали круглыми от удивления. Думаю, я выглядел далеко не красавчиком — челюсть у меня распухла, а кожа на щеке в порезах и ссадинах.
Я сказал:
— Не могли бы вы уделить мне одну минуту?
Она посмотрела на мое изувеченное лицо и нахмурилась.
— Простите, но мне нужно одеться.
Только сейчас, присмотревшись, я подумал, что она права. На ней был легкий шелковый халатик, такой прозрачный, что сквозь него просвечивала ее полная грудь. Она уже хотела закрыть дверь, и я рискнул.
— Я насчет Джимми Рата.
Эффект был сильнее, чем я ожидал.
— Джимми? — произнесла она с ненавистью. Она распахнула дверь и снова вгляделась в мое лицо. — Это он вас так? — Я кивнул, и она сказала: — Входите. — Она закрыла за мной дверь, заперла ее на ключ и повернулась ко мне. — Садитесь, — сказала она, указывая на стул. — Вы… вам не нравится Джимми?
— Я его ненавижу, — сказал я. — Я хочу найти его и сказать ему об этом.
Она улыбнулась. Это была не очень приятная улыбка.
— Надеюсь, вы его найдете, — сказала она. — Надеюсь, вы изобьете его до смерти.
Эта Хатита была высокая, почти шесть футов на каблучках, — наверно, выше ростом, чем Рат. У Хатиты было чувственное, гладкое лицо, какие вы часто видите у прелестных мексиканских женщин, большие темные глаза и пышные черные волосы. В ее лице была страстная красота, которая гармонировала с гибкими линиями ее тела.
— Где же я могу найти его? — спросил я.
— Хотела бы я знать! Но откуда вам известно, что я его знала?
— Я слышал, что вы дружили. Теперь уже — нет, а?
Она подошла и остановилась против стула, на котором я сидел.
— Я — «exotica», — сказала она. — Танцовщица. — Она хотела сказать, насколько я понял, что она исполняет стриптиз. Она продолжала: — Мое тело, оно дает мне заработок, работу.
Я не понимал, куда она клонит, но на всякий случай кивнул.
— Мое тело, — сказала она, — оно хорошее. Им можно гордиться. — До сих пор она придерживала полы своего халата; теперь она распахнула его и движением плеч сбросила его с себя на пол.