Яичница из гангстеров

— Осторожнее, — произнес он. Мне не понравился его небрежный, самоуверенный тон. Я знал, что способен переломить ему хребет, но он сказал: — Мы же говорили вам, Скотт, — убирайтесь отсюда. У вас просто никакого соображения! Так вот, слушайте. В семь часов вылетает самолет. Вы на него сядете. Вы же не хотите, чтобы с девочками что-то случилось?

— С какими девочками?

— С Вирой. И с Еленой Эйнджел. Вам вроде как нравится Еленино лицо, — и все прочее. Ведь так, Скотт? Она ведь настоящая жгучая тамали[15]. Стыд и срам, если с ней что-нибудь случится! А ведь случится, Скотт, — если вы не исчезните, да побыстрее.

Мне хотелось наложить руки на этого гада — я ни о чем больше не мог думать, но тут до меня вдруг дошел смысл его слов. А когда я его понял, я стал остывать. Сердце тяжело билось у меня в груди, но я отчетливо понял, что прижат к стене. Если я буду продолжать свои розыски, Вире и Елене грозит опасность, даже смерть. От мысли, что хотя бы к одной из них могут прикоснуться грязные руки Рата, меня замутило.

Рат продолжал:

— Улетите сегодня вечером, и мы их не тронем. — Он покрутил головой. — Жаль, конечно, что не придется пообщаться с этой — с Еленой.

Я схватил его и рывком притянул к себе.

— Ты, мерзкий негодяй. — Он глотнул, но сказал:

— Ей-богу, они получат! Отпустите! Отпустите меня. Наверняка они получат.

— Ладно. Я улечу. Но если вы коснетесь хоть пальцем одной или другой, я вас убью.

Он усмехнулся.

— Ровно в семь. Кто-то будет в аэропорту, — убедиться, что вы улетучились. — Затем он влез в машину, и они уехали. Я вернулся в бар, снял телефонную трубку и шуганул бармена, подползшего было поближе к телефону. Мне пришло в голову, что Рат едва ли бы вел себя так нагло, если бы одна из девушек, или даже обе, не были уже у него в руках.

У Елены телефона не было, но я позвонил матери Виры, попросил Виру к телефону и удостоверился, что с ней все в порядке. Я велел ей не выходить из дому, по крайней мере — одной, потом, повесив трубку, схватил такси и велел водителю жать изо всех сил. Беспокойство и тревога все больше овладевали мной, я представлял себе лицо Елены, ее темные глаза; я почти ощущал ласковое прикосновение ее пальцев и прохладу ее губ.

В Ломас мы остановились против дома, где была ее квартира, и я взбежал по лестнице и постучал в Еленину дверь. Она оказалась не запертой и сразу распахнулась. В квартире никого не было. Перед дверью в передней лежала голубая домашняя туфелька. Одна. Ее пары нигде не было видно. Я не обнаружил никаких следов борьбы, но в спальне нашел блузку и юбку, лифчик и трусики, аккуратно сложенные на стуле, под которым стояли туфли и на них лежали чулки. Дверь в ванную была открыта, и я вошел. Пол вокруг душа был мокрый, а с вешалки свисало мокрое полотенце.

Совсем недавно Елена была здесь. Но ее одежда лежала на стуле в спальне. Должно быть, они ворвались в ванную и увезли ее в том, в чем она была, — может быть, в халате, — лишь бы прикрыть ее наготу. И у меня не было ни малейшего представления, куда они могли ее увезти. Я знал, что Рату верить нельзя, — да и никому из них. Если я улечу сегодня этим самолетом, бог знает, что будет с Еленой. Но если я не улечу…

Я пошел в спальню, сел на край кровати. Я уже обшарил полгорода, спрашивая, грозя, пытаясь купить или вымолить хоть какие-то сведения, — ничего не добился. Нужно действовать как-то иначе. Я напряженно думал — и кое-что придумал. Я вспомнил двузначный номер на их машине.

Я потратил целый час и три тысячи пятьсот пезо, — огромная сумма денег, особенно в Мексике. Это свыше четырехсот долларов, но оно того стоило. Эти деньги я заплатил полицейскому офицеру, и узнал, что табличка с этим номером была заказана для Артура Л. Хэммонда на адрес в Гернаваке, — а до Гернаваки пятьдесят миль по извилистой опасной дороге.

Я взял напрокат самую быстроходную машину, какую только смог найти, и всю дорогу нажимал на акселератор, исключая лишь те места, где езда на высшей скорости была равносильна самоубийству. Я не был до конца уверен, что Елена в доме Хэммонда, но это казалось весьма вероятным. Сказала же мне Хатита, что Рат жил у Хэммонда. Я помнил и многое другое из ее рассказа, и с отвращением, почти с ужасом представлял себе его руки на нежном теле Елены, его нож, приставленный к ее горлу… его мокрые губы на ее губах, на ее теле. Я нажимал на акселератор.

От Мехико до Гернаваки обычно больше часа езды, но я покрыл расстояние за сорок минут. Мои часы показывали семь-пятнадцать, когда я выключил фары и остановился недалеко от большого дома, в котором, как я теперь знал, живет Хэммонд. Три минуты ушло на то, чтобы узнать точно дорогу к этому дому, но даже трех минут было слишком много. Ведь им уже известно, что я не улетел семичасовым рейсом. Я вынул револьвер, проверил, все ли в порядке. Пока я вел машину, мышцы мои понемногу расправились, но боль, мучившая меня весь день, стала еще сильнее, а мне нужно было двигаться свободно и быстро, и чтобы боль мне не мешала.