Яичница из гангстеров

Рыженькая подошла к бассейну, остановилась, увидев две прильнувшие друг к другу фигуры, бросилась к ним, размахивая руками; губы ее двигались; как видно, она что-то кричала. Но те двое не отпрянули друг от друга. Миссис Френч — та, что на экране, — развернулась, с искаженным от гнева лицом, увидела в траве бутылку, схватила ее и, снова повернувшись к ним, подняла руку, готовая нанести удар. В этот момент в зале раздался женский крик:

— Прекратите это! Прекратите! — Этот пронзительный крик в молчаливой аудитории произвел впечатление физического удара.

Сеанс тотчас прервался, в зале вспыхнул свет. Анастазия Френч стояла, прижав к щекам руки, закрыв глаза.

— Не показывайте дальше. Пожалуйста! Я все скажу.

Медленно нараставшее напряжение оказалось выше ее сил. Значит, у меня все в порядке. В возбуждении, без пауз, миссис Френч рассказала почти слово в слово то, что уже рассказывала мне раньше. Но теперь она продолжала:

— Я ударила моего… мужа. Он побежал. Я ударила ее, Мельбу, — два раза, три раза. Господи, не знаю, сколько. Я не хотела убить ее. Я была вне себя от ярости. Я бросилась к своей машине, гнала ее несколько часов. — Рыдая, она закрыла глаза руками. — Я даже не знала, что я ее убила!

Я встал.

— Минутку, миссис Френч, — сказал я медленно. — Вы ее не убили.

Анастазия быстро обернулась и взглянула на меня. То же сделали все, кто был в зале. Теперь я владел ими и вел их, куда мне было нужно, — включая и того, кто действительно убил Мельбу. Я преследовал не Анастазию Френч, но ее порыв сделал свое дело. Этот внезапно потрясший всех крик, ее взволнованные слова и рыдания еще больше усилили напряжение, объединившее нас всех эмоционально, — всех, кроме одного из нас.

Миссис Френч сказала, запинаясь:

— Как? Я…

— Она утонула, — сказал я. — Вы ее толкнули?

— Нет… но я думала, она сама… потеряв сознание… Упала в воду.

— Не совсем так, — сказал я. — Она не упала в бассейн.

То, что сам я знал — или был уверен, что знаю, — кто убил Мельбу, было недостаточно. У меня не было настоящего, реального доказательства, чтобы вынести приговор, — во всяком случае, пока еще не было. И теперь мне необходимо было его получить. Начав показывать этот фильм, я сжег свой последний мост.

— Заметьте, что пока что все совершается так, как было на самом деле, — сказал я. — Так будет и дальше, до самого конца. А теперь посмотрим, как произошло убийство. И кто был убийца.

Я сел, обливаясь потом, чувствуя, как здесь невыносимо жарко, во рту у меня пересохло от напряженного ожидания развязки. Свет снова погас, и действие на экране возобновилось с того же места, в котором было прервано. Миссис Френч замахнулась, бутылка опустилась, задев Саймона Френча по плечу. Отпрянув, он вскочил на ноги, бросился бежать и исчез из кадра. Йоланда-Мельба не была видна, но зато было показано, как бутылка поднялась над ее головой и быстро опустилась один, два, три раза. Потом — на одно мгновенье — искаженное ужасом лицо миссис Френч. Она выронила бутылку, повернулась и побежала. Камера последовала за ней, — но ненадолго.

Когда она исчезла, камера остановилась, сфокусировала на заднюю стену дома Трентов. Сначала ничего не происходило, но затем возникло какое-то движение. В окне миниатюрной римской бани рядом со спальней миссис Трент что-то зашевелилось. Это появился я, Шелл Скотт. Я играл убийцу, вылезающего из окна, перебегающего через лужайку; я столкнул неподвижное тело в бассейн; повернулся, бегом вернулся к дому и влез обратно в окно.

Но камера снова передвинулась влево, поймав обмякшее лицо Алана Гранта, его полузакрытые глаза. Он покачал головой, провел рукой по лицу и снова упал на траву. На экране заплясали причудливые фигуры и очертания, и фильм закончился. Дали свет, показавшийся после темноты ослепительным.

В зале не слышно было ни звука, кроме жужжания кондиционера. Я сказал:

— Ну, так что же, Портер?

Его лицо было безобразно, но не от гнева — от тоскливого страха. Но А. А. Портер, который прошлой ночью, у окна, принял свое самое большое из всех быстрых решений и осуществил его, завершив действие непоправимым актом убийства, принял еще одно быстрое решение, и весьма успешно. На его лице появилось почти спокойное выражение, он поднялся с кресла и повернулся ко мне. Спокойным, ровным голосом он сказал:

— Вы совершили ужасную ошибку, Скотт. И мне придется привлечь вас к суду. Надеюсь, вам это понятно. — Он пригладил жидкие прядки волос, взмокшие и слипшиеся, похожие сейчас на черный мох. — Это хуже, чем просто попытка обвинить меня в убийстве. Это самое гнусное, злобное.

— Жарко, не правда ли?

Он заморгал, уставившись на меня с таким видом, будто я лишился рассудка.

— Что?

— Я сказал — жарко, не правда ли?

Он потряс головой, его красное лицо выражало недоумение. Я сказал: