Яик-Горынович

Дементий Зайцев что-то шепнул на ухо коменданту. У того хмуро поползли вверх седеющие мохнатые брови.

– А средний, Борис, где? – лукаво подлил масла в огонь Зайцев. – Небось, тоже у Пугача? Все они у тебя, как волки, в лес токмо и смотрют…

– Про Борьку ничего не знаю, господин полковник, – деревянным, не своим голосом мямлил, оправдываясь, Михаил Родионович. – Дозвольте самолично искупить… В сотню супротив злодея пишите. Заслужу…

– Придется повоевать, раз такое дело, – меланхолично посетовал комендант, поманил писаря из нестроевых солдат. – Пиши его, Кузьмич, в сотню войскового старшины Мартемьяна Бородина. Ему сейчас люди как раз нужны, перед рейдом-то…

Дементия Зайцева тоже приписали к той же команде, вслед за ним и всех остальных яицких старшин и казаков. Затем, тут же, в канцелярии, в сенях, принялись допрашивать с пристрастием схваченного в степи татарина. Это был проводник Пугачева Ураз Аманов. Его живо привязали к длинной и широкой скамье, разорвали цветастый бухарский халат с сатиновой рубахой. Один дюжий оренбуржец уселся ему на шею, другой – на ноги, чтоб не брыкался. Страховидный коренастый детина из бывших каторжан проглотил поднесенный господами офицерами стакан водки, лениво взялся за страшную треххвостую плеть с зашитыми на концах маленькими железяками. От первого же сильного – с потягом – удара несчастный татарин дернулся всем телом, визгливо закричал. Кожа на его спине лопнула, потекла кровь.

– Всыпь ему хорошенько, Савелий! – скомандовал комендант. – Будет знать, нехристь, как против русской царицы воровать.

Плеть по телу Ураза Аманова заходила быстрее, вся спина вмиг покрылась кровавыми рубцами. Татарин извивался змеей и орал как резаный.

Михаил Родионович не был большим охотником до подобных зрелищ: он отвернулся к окну, машинально зажмурил глаза и заткнул уши.

Когда пленника отвязали, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Палач Савелий окатил его ведром холодной воды, оренбургские казаки схватили за руки и – бесчувственного – отволокли в подвал, где была темница.

Полковник Симонов вышел на середину помещения и назидательно произнес:

– Видели, господа казаки? Слышали? Все уразумели, как против государыни Екатерины Алексеевны бунтовать? Зарубите себе на носу: так и со всеми вашими будет, кои присягу нарушили и пристали к злодейской шайке самозванца Емельки Пугачева!

Обернувшись к подручным, комендант скомандовал:

– Давайте следующего!

Оренбуржцы подтащили к страшной, окровавленной скамье Гаврилу Мясникова, младшего брата Тимохи. Положив, стали связывать руки и ноги. Чуть дальше, тут же в сенях, дожидался своей очереди атаман Евлампий Атаров, схваченный в городке казаками старшинской стороны. Это была большая удача. Полковник Симонов довольно потирал руки, глядя на столь именитого пленника, давно бывшего в розыске. Его ловили за прошлогоднее восстание и убийство генерала Траубенберга, но – тщетно. Атаман был неуловим и ускользал от погони как призрак. И вот, наконец, сам пожаловал в Яицкий городок, попался как кур в ощип!

Казаки и старшины с легким недовольным ропотом покидали неприветливые стены комендантской канцелярии. Группами и в одиночку расходились по домам, вполголоса обсуждая случившееся.

3

В городок каждый день привозили из степи найденные в окрестностях трупы убитых мятежниками казаков. Первыми доставили одиннадцать человек, повешенных Пугачевым у ближнего Чаганского брода. Это были сотники: Яков Витошнов, Петр Черторогов, Федор Райнев, Иван Коновалов; пятидесятники: Иван Ружеников, Яков Толстов, Кузьма Подъячев, Иван Колпаков; рядовые казаки: Василий Сидоровкин, Иван Ларзянов и Петр Чукалин. Привезли снятого из петли неподалеку от Сластиных хуторов Алексея Скворкина. Еще одного старшину нашли изрубленным близ разоренного Гниловского укрепления.

По городу заголосили бабы, оплакивая мужей, братьев и сыновей, и – специально нанятые бабки-плакальщицы. Они помимо этого читали над убиенными молитвы. Гробы в хатах стояли с заколоченными крышками. Под ними на полу – кадки с густым раствором марганцовки и крупные куски холодной, из ледника, соли, чтобы отбить запах. Покойники долго пролежали на жаре и уже начали разлагаться. Городские попы в церквях затянули заупокойные молитвы, отпевая преставившихся. На кладбище выросли свежие земляные холмики новых могил со старообрядческими крестами в изголовье. На шумных хмельных поминках звучали угрозы в адрес непослушной, войсковой стороны. Старшинская молодежь горела желанием поквитаться.

Казаки непослушной стороны притихли, выжидая, чем все это обернется. Вечерами по улицам городка вышагивали солдатские патрули, задерживая всех подозрительных и препровождая в канцелярию. Днем по степи из конца в конец рыскали стремительные казачьи разъезды, вылавливая отставших пугачевцев, а заодно и беглых – толпами поваливших с недавних пор на Яик, лишь только разнесся в губернии слух о появлении самозванца. Не обходилось и без боевых стычек.