Яик-Горынович

Мартемьян Бородин послал разъезд в Генварцовский форпост на разведку, а другой – по ближайшим казачьим зимовьям за подводами. Раненым казакам перевязали раны, дали хлебнуть первача, уложили в тень под деревьями. Убитых товарищей тоже собрали кучно, прикрыли лица покрывалами – от мух. Трупы башкир оттащили к берегу Яика и небрежно покидали с обрыва. Вскоре вернулись посланцы с телегами, на две из которых сложили мертвые тела казаков, на остальные уселись раненые, и отряд с победной залихватской песней тронулся в обратный путь.

4

Любава Атарова прибежала в сумерках к Яику, на излюбленное место молодежных посиделок, когда там уже было не протолкнуться. Играло несколько разухабистых казачьих тальянок, весело наяривала балалайка. Кто-то плясал вприсядку, вздымая пыль каблуками, несколько казачек пели. Устинья Кузнецова, приметив подругу, опрометью метнулась к ней.

– Любка! Наконец-то… Я уж тебя заждалась.

– Маманя буренку доить велела, а ее с пастбища все нет и нет, – крикнула на ходу Атарова, крепко обнимая Устинью. – Ты давно здесь? Наших не было?

– Все здесь… Пойдем скорей к девчатам, – потянула Кузнецова.

– Ой, сколько народу! Как весело, – захлопав восторженно в ладоши, аж подпрыгнула Люба. Со всех ног пустилась за Устиньей.

– Еще бы… Почти весь городок здесь, как на праздник, – молвила на ходу та.

Девки водили хоровод у самого берега. Чуть поодаль пылал яркий костер, возле которого на бревне сидело несколько парней. Они, смеясь, передавали друг другу полуштоф водки, сделав пару добрых глотков, загрызали семечками. К ним то и дело подсаживались другие, выныривая из темноты. В результате посудина вскоре опустела, и парни, забавляясь, зашвырнули ее далеко в воду: «Пущай плывет в Каспий!»

Казачки заметили Любаву. Призывно замахали руками, приглашая к себе. Атарова с Кузнецовой с готовностью присоединились к общему веселью. Парни, разглядывая девчат, отпускали в их адрес циничные шуточки – действовала выпитая водка. Девки за словом в карман не лезли, тоже зубоскалили в ответ. На непристойности отвечали тем же. Среди них это было запросто, все равно как «здравствуй». Мало того, если надо, девки могли и вздуть зазевавшегося казачка, отбившегося от компании. Не зря ведь жили на Яике-Горыновиче, вблизи гиблых киргиз-кайсацких степей… Девчата были по всем статьям боевые – палец в рот не клади!

Подошел лихой чубатый балалаечник в обнимку с товарищем. С силой ударил по струнам, загорланил матерные частушки:

У молоденькой девчонки
Разыгралась в ж… кровь:
За версту ан сердце слышит —
С милым сладится любовь!

Товарищ, скалясь и гримасничая, сиплым хмельным голосом тоже выдал коленце в унисон балалаечнику:

Уж яицкие ребята
Издаля – что короли:
Красные на них рубахи,
С лакировкой сапоги!

Девки в хороводе не остались в долгу – зачастили в несколько молодых голосов ответную:

Мой миленок высок, тонок —
Только веники ломать,
Провожал меня до дома —
Не сумел поцеловать!

Берег взорвался заливистым многоголосым смехом, заглушив следующую частушку балалаечника, так что тот смешался и с досадой умолк. Языкастые девки набросились на него визжащей оравой, отобрали балалайку, самому наподдавали подзатыльников и с позором прогнали. Его дружок попробовал было заступиться, но не тут-то было. Неугомонная Устя Кузнецова кликнула своих уличных товарок, те дружно навалились на храбреца, с позором стащили с него шаровары и изваляли голой задницей в крапиве.

Смех, громкие выкрики девчат, поросячий визг растелешенного казака, шум, сутолока, толкотня и незлобная перебранка… Любава Атарова оглохла от всего этого невообразимого хаоса звуков, притомилась от спазматических приступов истерического хохота. Про себя успела подумать: «Не к добру энто, быть беде! Видать, плакать скоро придется…»

Казаки в свою очередь поймали у берега девку, со смехом задрали ей подол выше головы, раскачали и бросили в реку. Вновь резаный девичий визг, пацанячий утробный хохот, шутки и прибаутки.

– Что, Настена, хороша водичка? – веселились озорники-казачата, подтрунивая над выбежавшей на берег казачкой. – Со святым крещением тебя!.. Исподники не замочила?

– У-у, бесстыжие ваши зенки… Вот ужо пожалуюсь коменданту, он вас живо взгреет! – грозилась незлобно Настена, отжимая насквозь промокшую юбку, и лукаво улыбалась подшутившим над ней казакам.

Другая группа девчат сгуртовалась в тесный кружок, и одна принялась рассказывать страшные истории про мертвяков, вампиров, летающие домовины и кладбище. Казачки стучали зубами от страха, поминутно крестились, но слушали раскрыв рты. Появились рассказчики и среди казаков. Один начал было занимательную повесть о Стеньке Разине, но его перебили:

– А ну его, этого разбойника и байбака донского, к лешему! Что нам тот Стенька, у нас свои атаманы были. Чего один батька Нечай стоит!