Яик-Горынович

Екатерина представила на его месте чернобородого, закованного в кандалы Пугачева и вся задрожала от возбуждения. Она подумала, что беглый каторжник, должно быть, не отказался бы провести с ней ночку-другую… И был бы, наверное, куда более неутомимым любовником, чем любезный ее сердцу Гришенька.

Присланное сообщение казанского губернатора фон Брандта о каторжнике Пугачеве долго рассматривалось в первом департаменте Сената. В сопроводительной записке Брандт пространно излагал свои частные мысли, полагая, что предерзостные слова Емельяна Пугачева о том, что он якобы является императором Петром Третьим, сказаны им спьяну в кабаке таким же бездельникам и бродягам, как он сам. Большого значения казанский губернатор этому не придавал и предлагал наказать невежественного казака за его пьяную болтовню плетьми.

В ответ на рассмотренное первым департаментом Сената дело о преступлении Емельяна Пугачева императрица издала именной указ, в котором повеле-вала:

«Оному Пугачеву за побег его за границу, в Польшу, и за утайку по выходе его оттуда в Россию о своем названии, а тем больше за говоренные им яицкому казаку Пьянову… возмутительных вредных слов, касающихся до побегу всех яицких казаков в Турецкую область… учинить наказание плетьми и послать, так, как бродягу и привыкшего к праздной и предерзостной притом жизни, в город Пелым, где и употреблять его в казенную работу такую, какая случиться может, давая за то ему в пропитание по три копейки на день. Однако ж накрепко за ним смотреть того, чтоб он оттуда утечки учинить не мог».

Екатерина хотела было сослать дерзкого самозванца в Петропавловскую крепость, чтобы при случае взглянуть на него, но вовремя спохватилась и переменила решение. Григорий Орлов был безумно ревнив и мог запросто поквитаться с Пугачевым в крепости. Она вспомнила участь своего покойного мужа, Петра Третьего, которого она категорически запретила убивать, но которого, тем не менее, задушил в пьяной ссоре родной брат Григория силач Алексей Орлов.

Екатерина последнее время все более и более тяготилась опекой Орловых, но выйти из замкнутого круга не могла. Лихие братья-гвардейцы, можно сказать, на своих плечах возвели ее на российский престол, и ответить черной неблагодарностью она не могла. Но и быть пешкой в чужих руках – тоже!

Именной указ императрицы пришел в Казань, когда Емельяна Пугачева в остроге уже не было. Вдвоем с таким же колодником Парфеном Дружининым, подговорив караульного солдата Мищенко, он бежал. Брандт разослал по всем дорогам сыскные команды, но поиск беглецов не дал никаких результатов, они как в воду канули. Пришлось докладывать об этом прискорбном случае в высочайший Сенат.

Екатерина была вне себя от раздражения: какой-то казак портит ей кровь своими побегами, и она должна заниматься его презренной персоной, как будто в государстве нет дел поважнее – хотя бы та же война с Турцией, вот уже пятый год длившаяся на юге. Она тут же призвала несколько секретарей и велела писать строгие циркуляры губернаторам Казанской, Оренбургской и Астраханской губерний, а также наказному атаману Области Войска Донского, о немедленном сыске и поимке беглого донского казака Емельяна Пугачева. В тот же день в письме к французскому философу Вольтеру, своему давнему другу и тайному воздыхателю, Фике жаловалась на некоего «маркиза» Пугачева, как она в шутку выразилась, который вот уже несколько месяцев заставляет ее думать о своей персоне и отрывает от наиглавнейших дел, а именно от прожектов о даровании российским крепостным долгожданной свободы…

Императрица любила разыгрывать перед своими европейскими знакомыми эдакую прогрессивную монархиню, которая спит и видит, как бы поскорее отпустить на волю крепостных мужиков, да отвлекают всякие неотложные проблемы: то война с Турцией, то чума в Москве, а теперь вот очередной самозванец, претендент в мужья!

Фике подумала, что новый претендент все больше и больше овладевает ее мыслями и тайными сексуальными желаниями. Мало того, он давно уже снится ей, а в снах давно уже стал ее мужем!

«Экая каналья сей маркиз Пугачев!.. И откуда он только взялся на мою голову? – думала, макая перо в чернильницу, императрица. – Ну на сей раз он у меня так легко не отделается. Не захотел просто плетей, что ж, прекрасно… Будет пытан на дыбе, клеймен за дерзкий побег и сослан еще дальше… В Омский острог!» – вспомнила Екатерина об этом отдаленном, глухом уголке огромной Российской империи.

Никита Панин, занимавшийся с наследником престола великим князем Павлом, различными науками, в частности географией, читал лекции и по русской Сибири, этом почти не исследованном, огромном первозданном «материке». Императрица Екатерина, плохо знавшая страну, которой управляла вот уже одиннадцатый год, тоже присутствовала на этих уроках, с интересом слушала престарелого сановника. Рассказы его были столь привлекательны и романтичны, что Фике самой захотелось в отдаленную заснеженную Сибирь, к диким туземцам и храбрым русским охотникам-землепроходцам.

2