Яик-Горынович

Пугачев, наблюдавший с небольшой возвышенности за ходом боя, подозвал к себе вновь избранного начальника артиллерии Федора Чумакова.

– Федор Федотович, а ну-ка вдарь по крепости навесными! Что-то толпа моя оробела…

Чумаков со всех ног бросился исполнять приказание батюшки. Атакующие крепость толпы конников и правда смешались. Под убийственным градом ядер и ружейных пуль стали поворачивать коней. Напрасно командиры и атаманы, рвя голосовые связки, призывали идти на приступ. Толпа отхлынула в степь, оставив на поле боя убитых и раненых.

Борис Атаров с Харькой не отставали от своих, улепетывая что есть мочи. Урядник Василий Скоробогатов грубо матерился, но ничего против крепостных пушек поделать не мог. Его сотня с позором бежала за бугор и только там, вне досягаемости артиллерии, перевела дух. Через их головы в крепость полетели ядра – это открыла огонь казачья батарея Чумакова. Повстанцы приободрились.

Подъехавший к своему отряду полковник Дмитрий Лысов зычно скомандовал казакам спешиться, спрыгнул с коня сам и стал ждать сигнала к новой атаке. К ним подошла группа мужиков-плотников с заткнутыми за пояс на спине топорами, с вилами и насаженными на палки косами в руках. Только у некоторых были старые охотничьи ружья.

– Во, это еще что за лапотная команда? – удивленно присвистнул урядник Василий Скоробогатов. – Откель путь держите, сиволапые?

Мужики обиделись, вразнобой загалдели, перекрикивая друг друга:

– Че мелешь, служивай? Мы теперя тожеть, как и ты, государевы казаки! Так батюшка нас поверстал вот… А велено нам, как добегим по мосточку до крепости, ломать напрочь ворота, вам, служивым, путь расчищать. Чтоб, значит, заняли крепостицу и всех ослушников царских – к ногтю!

– А-а, ну коли так, добре, казаки, – улыбнулся в усы урядник Скоробогатов. – Вместях, значит, на приступ пойдем… Вы ж глядите, не подкачайте.

– Будем стараться, дядька, – затрясли бородищами мужики.

Артиллерия повстанцев вскоре замолчала. Федор Чумаков берег заряды и подолгу не стрелял. Пугачев снова приказал литаврщикам бить в барабаны, а полковым трубачам сигналить атаку. По всему фронту зычно прозвучала команда спешиться, и вся конница тут же ее исполнила. Предстояло идти на приступ в пешем строю. Это посоветовал Пугачеву бывший прапорщик, а ныне полковник Михаил Шванвич. Сам он вывел свою роту в первую линию, выхватил офицерскую шпагу и повел на штурм. Следом необъятным бушующим морем хлынули казаки, татары с калмыками и другими инородцами, мужики и всяческого звания люди. Не отставал от остальных и Борис Атаров, бежал столь шибко, что вскоре оказался в первых рядах.

Все смешались в невообразимую людскую толпу. Уже нельзя было разобрать, где какое подразделение – атаманы растеряли своих людей и бежали в общей массе, как прочие рядовые. Атаров увидел Михаила Шванвича, окруженного небольшой горсткой бывших гарнизонных солдат, одетых кто во что горазд и вооруженных по-разному, пристроился к этой группе. Все страшно кричали, выкатив от возбуждения и страха глаза и потрясая оружием. Кое-кто палил из ружей в воздух, кто бежал так, сжимая холодное оружие.

Когда до крепости оставалось не более двухсот саженей, вновь заговорили вражеские пушки, выкашивая ряды атакующих. От врезающихся в толпу ядер люди ложились на землю, как трава. Поднялся ужасный грохот, вой, стоны и жалобные крики раненых и умирающих. Передние, преодолев шаткий, гнилой мосток через ров, уже подбегали к воротам. Среди них была и давешняя артель мужиков-плотников, которая, невзирая на яростный ружейный огонь из крепости, принялась крушить топорами ворота. Остальные мятежники в меру возможностей помогали им. Другие стреляли из ружей и пистолетов в солдат, выглядывавших из-за частокола. Татары с калмыками осыпали частокол стрелами, кое-кто из азиатов, на свой страх и риск, карабкался на вал. Крепостные солдаты встречали смельчаков градом пуль из-за забора и те, пораженные, кубарем скатывались в ров, на дне которого густо росли крапива, бурьян и мелкий кустарник.

Ворота жалобно трещали под ударами топоров. Мало того, казаки откуда-то приволокли бревно и враскачку начали бить им в створки. От сильных ударов те ходили ходуном и готовы были вот-вот распахнуться. Рев и грохот стояли невообразимые. Инородцы визжали, скаля зубы и размахивая кривыми саблями, казаки, ломая ворота, матерились, вспоминали и Бога, и черта, и чью-то душу.

Борис Атаров вместе со всеми готовился ворваться в крепость, предвкушая кровавую забаву. Как только ворота подались под ударами топоров, а главное, бревна и обе створки широко распахнулись, огромная колышущаяся толпа мятежного люда хлынула, как вода, прорвавшая запруду, внутрь крепости. Борис Атаров не успел сделать и нескольких шагов, как вдруг что-то горячее, как раскаленный уголь, больно клюнуло его в правую ногу, а затем – в бок. Казак пошатнулся, в глазах у него помутилось, небо и земля вокруг поплыли, меняясь местами, и он упал лицом вниз, под ноги атакующим толпам.