Яик-Горынович

За телегами, улюлюкая, бежали толпы городских мальчишек, выпрашивая у возчиков и солдат яблочко или грушу. Раскосые, черные, как земля, нахальные татарчата норовили стащить что-нибудь под шумок. Ревели встречные верблюды, на спинах которых между горбами важно восседали бухарские и хивинские купцы. Ржали кони, которых степные киргиз-кайсаки из Малого жуза Нурали-хана огромными табунами пригоняли к городу, в Меновый двор. Жизнь в Оренбурге текла своим чередом, и ничто не предвещало близкой опасности.

В городских богатых домах крупных губернских чиновников, состоятельных купцов, штаб-офицеров местного гарнизона, живших в Оренбурге помещиков женщины еще загодя, с рассвета, а кое-кто и со вчерашнего вечера, готовились к блистательному балу. Подгоняли с портнихами вечерние платья, месяцами пылившиеся без всякого применения в гардеробе, примеряли в спальне перед амурными зеркалами кружевное шелковое нижнее белье, выписанное по случаю из Парижа, украшали себя драгоценностями и всякими блестящими, затейливыми побрякушками, опрыскивали замысловатые прически восточными благовониями и духами из лучших торговых домов Европы.

Раболепное преклонение перед всем иностранным считалось в высшем оренбургском обществе знаком высокого тона и веянием нового времени. Чтение новомодных французских любовных романов вскружило неразумные головы местным ветреным красавицам, а прогрессивные и революционные идеи философов-просветителей Вольтера, Дидро, Монтескье и Руссо заразили дворянскую золотую молодежь духом неприятия всей этой отжившей отечественной консервативной азиатчины. Молодые помещичьи недоросли были настроены демократически, рвались в учение за границу, а над всем русским, особенно что касательно допетровской эпохи, откровенно потешались, седых старичков в вылинявших, обсыпанных перхотью елизаветинских мундирах брезгливо сторонились.

Местные гарнизонные щеголи-офицеры считали Оренбург невообразимой дырой, тяготились службою, с тоски пили горькую, жестоко мордовали подчиненных солдат и вовсю волочились за каждой юбкой, не разбираясь, где барышня, а где замужняя дама. Предстоящий губернаторский бал для оных, был, естественно, манной небесной, и они страстно ждали его, убивая время в биллиардной или в Офицерском собрании. Обыватели немало дивились на все эти грандиозные хозяйственные приготовления и шутили промежду собой, что не иначе как господин губернатор решили вдругорядь жениться.

Бал грянул в строго означенное время, к которому во дворец стеклись многочисленные гости: и приглашенные, и сами себя пригласившие. У входа строгого отбора не было: достаточно только назваться дворецкому, присовокупив к визитке должность и чин, и он тотчас пропускал пару в гостиную, где уже играла музыка и носились по паркету блистательные кавалеры со своими дамами. Здесь был весь цвет служилого и поместного дворянства: правая рука Рейнсдорпа вице-губернатор Старов-Милюков, обер-комендант Оренбурга генерал-майор Валленштерн, атаман Оренбургского казачьего войска Василий Могутов, член-корреспондент Санкт-Петербургской Академии наук Рычков, директор пограничной таможни Обухов, губернский прокурор Ушаков, полицеймейстер, командиры расквартированных в городе пехотных батальонов, почтмейстер и другие высокие лица. Почти все были с дамами, кучковавшимися отдельным обществом у противоположной стены. Возле них, ближе к музыкантам, жались многочисленные барышни – дочери видных городских чиновников, которых заботливые мамаши, точно на аукционе невест, старались пораньше вывести в свет и поскорее сбыть с рук, окрутив за какого-нибудь гарнизонного хлыща-прапорщика или молодого партикулярного служителя, чтобы не засиделись в девках.

Средь женщин по праву главенствовала губернаторша – хозяйка и королева бала. Губернатор полновластным хозяином распоряжался на мужской половине. Уже были провозглашены первые тосты в честь юбилея коронации всемилостивой матушки-императрицы, выпиты первые бокалы шампанского, которое на позолоченных подносах разносили по залу предупредительные лакеи в ослепительно белых париках и голубых ливреях. В соседней большой комнате, служившей губернатору столовой, спешно сервировался прислугой длинный белый стол для ужина. Оркестр продолжал виртуозно исполнять танцевальные мелодии известных композиторов, которых, впрочем, здесь почти никто не знал. Молодежь без устали танцевала, смеялась и всячески развлекалась, старички с бокалами в руках беседовали, неслышно переходя по залу. Дамы постарше, сидя в креслах, томно обмахивались веерами. На дам помоложе хищно поглядывали из-за колонн нарядные кавалерийские офицеры, особенно усердствовали в этом занятии гусары, коим по должности надлежало быть испытанными ловеласами. Одним словом, веселье было в полном разгаре, когда в зале неожиданно появился запыленный с дороги нарочный. Он бесцеремонно протопал по блестящему, как зеркало, натертому заграничной мастикой паркету, вытащил из-за обшлага мундира мятый пакет с сургучной печатью и вручил Рейнсдорпу.