Яик-Горынович

Губернатор принял бумагу, недоуменно, как бы извиняясь, оглядел присутствующих, остановился взглядом на Валленштерне. Тот, поняв все без слов, торопливо последовал за ним в соседнюю комнату. Туда же вскоре с тревогой заглянул и Старов-Милюков.

– Важная депеша, Иван Андреевич?

– Заходи, заходи, любезный Василий Яковлевич, – по-свойски пригласил своего первого помощника Рейнсдорп. – Донесение из Яицкого городка от коменданта Симонова.

Губернатор торопливо сломал сургуч, вскрыл пакет и быстро забегал глазами по строчкам.

– О, мой Бог, что он такое пишет?! – в растерянности вскрикнул Рейнсдорп и жалобно взглянул на своих подчиненных.

– Что?.. Что случилось, господин генерал?! – в один голос в тревоге воскликнули Старов-Милюков и Валленштерн.

Губернатор начал ругаться, путая русские и иностранные слова; в неразборчивой речи появился сильный акцент:

– Шьерт знай, что такое… Господин генерал-майор, господин действительный статский советник, я ровным счетом ничего не понимай. Яволь?.. Комендант Симоноф пишет о какой-то каналья Пугачев, похитивший имя покойный кайзер Петр Федорович Третий… Экая русиш швайн! Но я, господа, нисколечко не понимай, как можно украсть имя покойного императора? Допустим, труп можно выкопать из земля, но имя?.. Я, господа, только теперь немножечко понимай, что этот Емельян Пугачев – сумасшедший! Похитил имя покойного Петра Третьего и забирает крепости один за другой.

– Один? – счел нужным уточнить действительный статский советник Старов-Милюков.

– О, нет, Василий Яковлевич, – качнул головой губернатор, – злодей набрал по казачьим селениям шайку таких же, как сам карбонариев и, представьте себе, вчера захватил Илецкую крепость и поимел наглость повесить местного атаман Портнова!

– Илецкая крепость пала? – удивленно вскрикнул генерал-майор Валленштерн. – Но там ведь было двенадцать пушек, если мне не изменяет память, и около трехсот человек служилых казаков!

– Все они изменили присяге и прилепились к самозванцу, – с горечью констатировал Рейнсдорп. – А городские пушки достались Пугачеву, что весьма усилило мощь его злодейской толпы. Сейчас он идет вверх по Яицкой линии и может угрожать Оренбургу.

– Не может быть, Иван Андреевич, – в растерянности вскричал Старов-Милюков. – Это немыслимо, чтобы какой-то бродяга брал крепости, вешал подданных ее величества и угрожал столице губернии!.. Это недопустимо… Что может подумать о нас императрица?.. И куда смотрел комендант Симонов? Почему не раздавил бунт в зародыше, как в прошлом году генерал Фрейман? Дал мятежным толпам усилиться! Проворонил, вовремя не арестовал Пугачева!

Губернатор Рейнсдорп строго на него взглянул, нетерпеливо прервал его разглагольствования:

– Это ты, дорогой Василий Яковлевич, у самого Симонова при встрече спроси! Что толку попусту суесловить? Время не ждет, и нам вместо никчемных словес, кои ничего уже изменить не могут, за конкретные дела немедля приниматься надо. Ибо промедление суть в нашем положении действительно смерти подобно.

– Бал отменяется? – попытался угадать его мысли решительный и исполнительный Валленштерн.

– Что вы, господин генерал, – укоризненно взглянул на него губернатор и, расстегнув две средние пуговицы на зеленом форменном сюртуке, небрежно засунул за пазуху послание коменданта Симонова. – Бал ни в коем случае отменить не можно. Пускай молодежь поразвлекается. Может статься, что в последний раз! – многозначительно подчеркнул он. – Да и мы, старики, с ними за компанию… Курьеру налить водка и отправить назад с устным приказом коменданту Симонову спешно ловить самозванца… Ну а обо всем остальном мы, господа, подробнейшим образом поговорим завтра. А теперь – бал! Бал! Бал!

3

Армия Пугачева простояла в Илецком городке, сдавшемся повстанцам без боя, два дня. Сам батюшка квартировал в обширном, богато обставленном доме Ивана Александровича Творогова. За это время был повешен неугодный казакам атаман Лазарь Портнов, чинивший им обиды великие и разорения, проведен второй казачий круг. На кругу – таком же шумном, пьяном и бестолковом, как и первый – избрали новых должностных лиц: Ивана Творогова – командиром полка илецких казаков, Федора Чумакова – начальником артиллерии, Максима Горшкова – войсковым секретарем.

Пугачев взял в Илецком городке четыре исправные пушки, порох с зарядами, в городской канцелярии – казну, оставил атаманом младшего брата Ивана Творогова Леонтия и двинулся к крепости Рассыпной. Вместе с батюшкой ушли в поход триста илецких молодцов. У Емельяна Ивановича было уже восемь чугунных пушек и около девятисот человек войска.