Яик-Горынович

Казаки хорошо отдохнули в городке, отоспались в избах, на пуховых перинах, отъелись сытными домашними харчами. А кое-кто нашел себе и зазнобу на ночь, куда же лихому казаку без этого?.. Теперь можно было и повоевать. Войско шло по дороге на Рассыпную организованно, сохраняя прежний порядок построения и традиционный состав отрядов. Полки и сотни сложились стихийно: каждая группа воинов, переходившая к государю, составляла отдельную боевую единицу со своим прежним или вновь избранным командиром и держалась особняком.

Борис Атаров втянулся в походную жизнь и все реже вспоминал об оставшихся в Яицком городке родителях, сестре Любаве, невесте Устинье. За полевой казачьей службой было не до того: то ночные дозоры, то глубокие степные рейды, то стычки с противником: стрельба из ружей, бешеная конная джигитовка. И хотя серьезных жарких боев с верными правительству войсками еще не было, сотня ежедневно теряла то одного, то другого казака. Некоторые, повернув коней, уходили по хуторам самовольно, дабы помочь оставшимся без кормильцев семьям управиться по хозяйству. Другие, наоборот, выныривали из ночной степи, как призраки, присоединяясь к войску. И никто не спрашивал: кто они и откуда. Это было не принято среди казаков. Здесь, в степи, каждый был волен поступать как ему вздумается, и командиры подразделений не могли ничего поделать с этой прирожденной природной анархией яицких вольных рыцарей.

Отягощенное длиннющим, неповоротливым обозом пугачевское войско целый день медленно змеилось по пыльной дороге, хотя от Илецкого городка до крепости Рассыпной было каких-нибудь тридцать верст. Только к вечеру наконец-то достигли крепости и заночевали у речки Заживной. Оренбуржец Ванька Заикин сказал товарищам, что с этого места начинается территория Оренбургского казачьего войска.

– Вот ты, значит, и дома! – пошутил Борис Атаров. – А мы от своего – все дальше и дальше… Так ведь, Харька? – обратился Борис к земляку Харитону Бекреневу.

– Вестимо дело, так, – охотно согласился Харька. – Заедем к черту на куличики, а дома – родня, мамка с тятькой… Как-то без нас на рыбном промысле управятся?

– Чудные вы, право слово, яицкие, – ухмыльнулся в усы стройный молодой оренбуржец Заикин. – Только и думаете что о своей рыбе, пропади она пропадом… Всю жизнь из воды не вылазите, провонялись болотом да тухлятиной, как лешаки.

Борис с Харькой взъерепенились:

– Э-э, казуня, тебе этого не понять… Сидите в своем Оренбурге по хатам как у Христа за пазухой, жалованью лопатой огребаете… А мы все – собственными руками!

– Да где уж нам… – крутнул головой Иван. Пошел расседлывать лошадь.

Казаки принялись разводить костер, как и многие повстанцы вокруг. Палаток почти не ставили – погода еще позволяла спать под открытым небом. Вверху над головой заискрились первые звезды, в степи слышнее стал гомон птиц и лошадиное ржание. На лагерь медленно наползали сумерки.

На следующий день Пугачев приступил к штурму крепости Рассыпной. Она была небольшая, всего каких-нибудь семьдесят дворов. Имела четырехугольную форму, обнесена глубоким рвом и высоким валом, по верху которого шел деревянный частокол. В Рассыпной было двое ворот: западные – со стороны Илецкого городка и восточные – Оренбургские. Через вал напротив ворот перекинуты два деревянных моста. Внутри крепости располагался дом коменданта, военная кладовая, небольшая деревянная церквушка и дома местных жителей – казаков. Комендантом крепости был секунд-майор Веловский. В его подчинении имелись три старинных чугунных пушки, рота престарелых гарнизонных солдат и пять сотен оренбургских казаков во главе со своим атаманом.

Как и везде, Емельян Иванович вначале послал в крепость парламентера с белым флагом и манифестом к гарнизону. Парламентером поехал оренбуржец Иван Заикин в сопровождении двух яицких казаков. Они приблизились на ружейный выстрел к воротам, стали размахивать белым флагом, кричать, чтобы их пропустили к коменданту. Секунд-майор Веловский появился на валу, нехотя послушал казаков и приказал солдатам стрелять. Из крепости грянул дружный ружейный залп, двое парламентеров, в том числе Заикин, свалились с коней. Третий, торопливо настегивая плетью коня, ускакал.

Пугачев, видя такое вероломство гарнизона, разозлился. Выехал поперед своего войска, поднял руку с зажатой в ней перчаткой.

– Детушки, на штурм, на слом! Гайда, верные мои казаки!

Он с силой рубанул воздух рукой, царский главный трубач Назарка Сыртов, а с ним и все войсковые горнисты и барабанщики просигналили атаку, и многочисленные конные отряды повстанцев во главе с командирами стремительно рванули к крепости. Пехота Михаила Шванвича устремилась следом. Степь огласилась громкими криками наступающих, конским ржанием.

С крепостного вала ударили три пушки, и по рядам повстанцев засвистели каленые ядра, сбивая казаков с коней: убивая и калеча. Борис Атаров видел, как ядром оторвало голову скакавшему рядом молодому татарину. Кровь брызнула во все стороны, заляпав лицо Бориса. Это же ядро повалило на землю еще двух человек.