Яик-Горынович

Шел он, как и до этого, не большой дорогой, а в основном по проселкам да по лесостепному бездорожью, чтобы не нарваться дуриком на Катькиных сыскарей. Пробирался, наученный горьким опытом, только по ночам, днем отсыпался в лесной чаще, намостив в облюбованном логове еловых веток. Всю дорогу не давала покоя навязчивая мысль: что же ему предпринять на Яике, если Бог поможет туда добраться? Продолжать подговаривать яицких казаков на побег всем войском на Кубань к бунтовщикам некрасовцам? Но пойдут ли за ним казаки? А если пойдут, где он возьмет обещанное жалованье: по двенадцать рублей на каждую казачью семью? Или же, сказавшись спасшимся от смерти императором Петром Третьим, взбунтовать яицких супротив власти?.. Боязно, да выход где? Сколь можно зайцем-русаком по степи кругаля давать, шкуру свою спасать, которую вот-вот Катькины палачи батогами и кнутьями вместе с мясом с костей посдирают!

Пугачев вдруг вспомнил, что где-то в этих местах (название деревни, правда, запамятовал!) живет его знакомец еще по Казани крестьянин-раскольник Алексей Кандалинцев. Тот как-то с командой мещеряков конвоировал партию шедших на поселение арестантов. Заночевал в Казанском остроге. Здесь Емельян и свел с ним знакомство. Поговорили о старой вере, о несправедливом преследовании раскольников при покойной императрице Елизавете Петровне за крест да за бороду, о послаблении, учиненном высочайшим указом ее преемника, императора Петра Федоровича Третьего, об общих знакомых: игумене Филарете, купце Щолокове. Алексей Кандалинцев тогда высказал такую смелую мысль, что накрепко врезалось в память Емельяна:

– Ежели б покойный Петр Федорович Третий, волею Божьей, соизволили вдруг воскреснуть и к нам в Казанскую губернию пожаловать, думаю, многие бы к нему прилепились и бар-господ, притеснителей старой веры, начали б резать. А там, глядишь, и татаровья с мещеряками и мордвой их поддержали б… Великая смута на Руси тогда могла бы произойти…

Емельян Пугачев решил во что бы то ни стало разыскать Кандалинцева и спросить у него верного совета: как быть? Ночью в степи, конечно, никого не отыщешь, и Емельян решил попытать счастья днем: вышел с утра, с опаской озираясь по сторонам, из леса, в котором скрывался до того. Направился к видневшемуся вдали коровьему стаду.

Не доходя с полверсты, его по ветру учуяли собаки, помогавшие пастухам стеречь стадо от волков. Взъярившейся стаей кинулись на подкрадывающегося к коровам человека. Пугачев хоть и струхнул малость, но не растерялся и в панику не ударился, быстро выхватил из-за пазухи солдатский штык, сорвав с пояса верблюжий кушак, обмотал им до локтя левую руку. Подпустив стаю почти вплотную, сам храбро кинулся на переднего крупного пса – вожака. Сунул ему в оскаленную пасть обмотанную кушаком левую руку, а правой, махнув штыком, с силой вонзил его в хрипящую собачью глотку. Пес дико завизжал от боли, захлебываясь кровью, с размаха грохнулся на землю у самых ног Пугачева. Тот, не примеряясь, достал штыком следующего пса, уложив его рядом с первым. Полоснул по боку третьего, пытавшегося обойти его справа. Собака взвизгнула от боли и, поджав хвост, шибко отпрянула в сторону, затрусила, оставляя кровавый след, к шалашу пастуха. За ней поспешили два оставшихся молодых кобелька.

Пастух, молодой крестьянин лет двадцати пяти, размахивая палкой, побежал навстречу Пугачеву. Емельян, привыкший сызмальства к кулачному бою в станице, опытный фронтовик, дослужившийся в последнюю турецкую кампанию, которая еще не закончилась, до младшего офицерского чина, хорунжего, с интересом зловеще наблюдал за приближающимся пастухом. Когда тот, как буря, налетел на Емельяна, Пугачев, сделав резкий выпад рукой с зажатым в ней штыком, ловко выбил из рук парня его оружие, плашмя ударил штыком по голове. Удар смягчила шапка, враз слетевшая с головы пастуха. Парень глухо охнул и подрубленным деревом полетел на землю. Зеленую траву окрасила алая кровь под его головой.

Пастух без чувств лежал у ног Пугачева и тот его даже пожалел, испугался: не убил ли до смерти? Но долго раздумывать было недосуг: лай, поднятый собачьей сворой, могли услышать в барском имении, которое виднелось в верстах трех от этого места, на живописном пригорке. Нужно было брать свое и поскорее уносить ноги! А брать нужно было деньги и жратву – единственное, что нужно было сейчас Пугачеву.

Он вихрем ворвался в неказистый шалашик пастуха, спешно перевернул там все вверх дном, но из съестного нашел только черствую ковригу черного хлеба да небольшую луковицу. Денег и оружия в убогом пристанище пастуха, естественно, не было. И Пугачев бросился ловить молодую буренку. Коровы шарахались от него в испуге, как от чумового, разбегались широко в стороны. Увлекшись охотой на убегающую живность, Емельян прозевал трех всадников, быстрой рысью подъезжающих к шалашу. По виду это были казаки.

– Эгей, пастух, а скажи нам на милость, чье это ты стадо пасешь? Чьи коровы, отвечай без утайки, – обратился старший из казаков к Пугачеву (это был Гришка Рублев из ватаги атамана Атарова).