Наспех поужинав тем, что еще оставалось в тощих котомках да в переметных сумах на впалых лошадиных боках, завалились спать как убитые. Снов им не снилось вовсе, как будто в черную ямину провалились казаки. Устали за день, по степям плутая, лисицами запутывая следы, чтоб не нагнали правительственные сыскные команды. Дозор геройски бодрствовал до полуночи, после то один, то другой начал заваливаться кудлатой головой на земь, усыпанную опавшими сосновыми и еловыми иголками, сопревшей за зиму листвой, другим лесным мусором. К утру только Тимоха Арзамасец стойко держался на ногах, чтобы не уснуть, приплясывал вокруг широкой в талии, как дородная купчиха, разлапистой ели. Бил себя заскорузлыми ладонями по заросшим грязной проволочной щетиной щекам, яростно растирал кулаками слипающиеся очи.
Рассвет пришел не враз. Вначале робко пробились сквозь непролазную гиблую чащу первые тонкие лучики, зашевелились палые листья подножного настила от просыпающейся лесной живности, послышались тихие еще на ту минуту голоса птиц. Вскоре солнечные лучи ударили широкими огненными пучками, как будто подожгли лес, кругом посветлело, во весь голос загомонили пернатые, и чащоба пробудилась от сна окончательно.
Зашевелились и ватажники. Тимоха живо растормошил дозорных, сладко потягивающихся и аппетитно зевающих во всю глотку, поспешил с докладом к атаману.
– Добре, брат ситцевый Тимофей, хорошо службу несешь, даром что не казак, – сдержанно похвалил товарища Евлампий Атаров. Велел своим казакам спешно седлать коней.
Не снедая – весь остаток провизии вышел еще вчерашним вечером – выбрались из леса на опушку, поогляделись сторожко по сторонам. Увидели пасшееся вдали коровье стадо. Евлампий Атаров, привстав на стременах, долго из-под руки вглядывался со всех сторон в степь, затем махнул зажатой в левой руке нагайкой Гришке Рублеву.
– А ну-ка, Гришуха, слетай с двумя казаками до того стада, разузнай про дорогу на Иргиз. И нет ли поблизости Катькиных соглядатаев?
Рублев, окликнув по именам двух товарищей, мигом умчался в сторону пасшегося коровьего стада, только пыль заклубилась за ними следом, как грозовая туча. Оставшиеся казаки с опаской взяли ружья наизготовку…
Глава 25
Воля
И снова Емельян Пугачев на воле! Бежав из Казани, через пару верст они свернули с большака на проселочную дорогу, углубились немного в лес. Парфен Дружинин вывалил из мешков припасенное заранее платье.
– Переодевайтесь, разбойнички, – пошутил он, снимая ненавистное арестантское одеяние и облачаясь в новенький купеческий костюм. – Куплено все на мои средства, женою на базаре в городе Алате, так что не обессудьте, придется вам малость поиздержаться, вернуть мне потраченную казну.
– Об чем разговор, Дружинин, где за мной пропадало? – охотно отозвался Пугачев, у которого было с собой немного денег, которые он тайком вытащил в кибитке из кармана хмельного Рыбакова.
Он тут же расплатился с Дружининым и напялил на себя старенькую холстинную рубашку, ворот у которой был вышит шелком, крестьянский кафтан из грубой сермяги, подпоясался широким верблюжьим кушаком, на ноги натянул коты и белые шерстяные чулки, на голову – распущенную мужицкую шляпу.
Солдат Григорий Мищенко, спрятав на дно кибитки ружье, нарядился почти так же, но денег Парфену не дал, потому как не было у него грошей ни копейки. Пообещал отработать.
– Ну, добро, коли так, служивый, – согласно кивнул головой преобразившийся в новой одежде Дружинин и велел сыну Филимону трогать.
Поехав шибкой рысью, они за несколько часов добрались до татарской деревни Чирши, где Парфена Дружинина поджидала супруга с остальными детьми. Здесь беглецы пробыли сутки, чтобы дать отдых лошадям и отдохнуть самим. За это время Дружинин сходил с Филимоном на базар и купил еще одну лошадь. Людей в кибитке прибавилось, и одной коняги явно было недостаточно, чтобы вести такую ораву. Хозяин дома, где остановилась на временный постой супруга Дружинина с двумя малолетними детьми, престарелый хромой татарин Ахмет с опаской поглядывал на подозрительную компанию. Смекалистый Пугачев понял, что нужно побыстрее убираться подобру-поздорову, и шепнул об этом Дружинину.
– Кобыляка еще не отдохнула, – вздохнул в ответ Парфен, – да и вновь купленную перековать нужно, путь-то чай не близкий.
– А переберемся от греха на постоялый двор, – предложил Пугачев, – там будет поспокойнее.
На том и порешили. На постоялом дворе, стоявшем на выезде из деревни, расположились в двух смежных комнатах: семейство Дружининых – в одной, Пугачев с солдатом Мищенко – в соседней. Парфен сразу же взнуздал купленного в деревне коня и, взяв в помощь Мищенко, пошел искать кузницу. Емельян, выпив на копейку пива, завалился спать.
На следующий день выехали из деревни и направились в ближайший лес, чтобы обсудить план дальнейших действий. Пугачев тянул всех на Яик, где его уже знали.