Яик-Горынович

– Как так? – вопросительно уставились сподвижники.

– А вот так! – Пугачев выхватил из ножен острый кинжал, обнажил левую руку до локтя, и быстро, не моргнув глазом, полоснул по руке острым как бритва лезвием. Кровь так и брызнула на ковер. Пугачев подхватил чарку, из которой перед тем пил водку, и подставил ее под рану. Казакам глухо сказал:

– Всяк делай то же самое. Ну, живо!

Боясь ударить лицом в грязь, присутствующие проделали такую же операцию, располосовав себе каждый левую руку. Когда чарки заискрились вытекшей из ран кровью, Пугачев достал большую круглую чашу, велел выплеснуть в нее кровь. Сподвижники, немало дивясь столь не казачьему, восточному экзотическому обряду, слили содержимое чарок в общую посудину. Емельян Иванович добавил туда водки, так что она стала красною, точно сама кровь, размешал необычное зелье кинжалом.

– Сей обычай я узнал на Тереке у горных чеченцев, – объяснял он при этом, – в бытность мою атаманом тамошней Ищорской станицы.

– Так ты и на Тереке побывал, батько? – удивленно присвистнул Иван Зарубин. – Эвон куды тебя занесла нелегкая.

Пугачев, продолжая помешивать содержимое чаши, утвердительно кивнул головой.

– Бывал я на Тереке, Чика, бывал… Казаки трех станиц, Ищорской, Наурской и Голюгаевской, снарядили меня депутатом и ходатаем в Петербург, в Военную коллегию. Просили порадеть за общее дело: о прибавке терцам казенного жалованья и провианту.

Емельян Иванович отложил кинжал, обвел соратников долгим, испытующим взглядом.

– Ну что, казаки, поклянемся по гроб жизни не отставать друг от друга, стоять до последнего, не выдавать!.. А буде смерть подлая нагрянет, так и в могилу с сей клятвой сойти… Клянемся, господа казаки, Всевеликое войско Яицкое!

– Клянемся, батька, Емельян Иванович! – хором отвечали яицкие «лыцари».

Пугачев первым пригубил необычное питье, протянул чашу Зарубину. Тот, хватив добрый глоток, передал дальше по кругу…

Глава 32 Первый казачий круг

1

Поутру самочувствие у Емельяна Ивановича после вчерашнего было неважное – перебрал малость за трапезой надежа… Пугачева мутило, раскалывалась голова, дрожали руки. В таком состоянии в самый раз наказывать врагов и ослушников. Он вспомнил о захваченных у брода старшинах и, кликнув Екима Давилина, который теперь постоянно находился близ его особы, приказал привести пленников.

С помощью расторопного, хозяйственного Назарки по-быстрому умывшись и причесав костяным гребнем подстриженные в кружок волосы на голове и бороду, Пугачев вышел из шатра к народу. Двое казаков из личной охраны вынесли кресло. Емельян Иванович уселся и подозвал атаманов с полковниками. Те быстро окружили «царский трон», почтительно уставились на повелителя в ожидании приказаний.

– Бурнов Ванька! – окликнул Пугачев казака, исполнявшего роль царского палача. – Бери зараз с собой Идорку, сколь ни наесть людей, особливо ежели кто по плотницкой части толк разумеет, да соорудите мне живо пару виселиц. Старшин вешать будем!

Бурнов обрадовался предстоящей любимой работе, кликнул Идыркея и помчался исполнять приказание. К Пугачеву подвели захваченных вчера пленников – одиннадцать яицких старшин во главе с Андреем Витошновым.

– Ты у них за старшего был? – устало спросил у него Емельян Иванович.

– Не по своей воле, государь… начальство в городке заставило, – кряхтя и постанывая, принялся оправдываться старик Витошнов (вчера ему в свалке добре намяли бока казаки).

– Почему сразу ко мне не перешел? – продолжал строгий допрос Пугачев.

– Так когда же было переходить? – развел тот руками. – Наумов с Крыловым не пущали… У них, гляди, пушки с солдатами, а у меня что?..

К Емельяну Ивановичу сбоку наклонился Максим Шигаев, свистяще зашептал на ухо:

– Ты его помилуй, ваше величество! Андрей Иванович – человек полезный… К тому же в столице не раз бывал, государя видел.

При упоминании об этом Пугачев враз оживился. Он любил устраивать публичные комедии с узнаванием своей персоны. Это лишний раз вселяло уверенность в подчиненных, рассеивало их сомнения.

– Что, старшина, бывал ты в Питере? – обратился Емельян Иванович к Андрею Витошнову.

– Был, царь-батюшка, винюсь, – опустив обреченно голову, сознался старик Витошнов. Должно быть, подумал, что пришел его смертный час.

– А меня, к примеру, видал там, на престоле? – приосанился в кресле Пугачев, гордо поогляделся по сторонам.

Сподвижники застыли в немом ожидании, даже голоса галдевшей у походных палаток толпы смолкли.

– Признаю, ваше императорское величество, видел там вас, в городе Санкт-Петербурге, – торжественно провозгласил Витошнов. – Вы, правда, были тогда помоложе и без бороды…

Его слова заглушил ликующий рев пугачевцев, лишний раз удостоверившихся в подлинности государя. Прозвучало несколько выстрелов в воздух. В небо взметнулось с десяток казачьих шапок и татарских малахаев. Старшина Витошнов занял почетное место в свите его величества. Вскоре были готовы и виселицы, на которых вздернули остальных пленников. После казни войско стало спешно сниматься и выстраиваться в походную колонну.