Якобинец

Массовая драка продолжилась и на второй и на третий день, к большому огорчению мирно гуляющих граждан. В городе обе стороны устраивают манифестации, по улицам Парижа с криками и песнями разгуливают враждующие группировки мюскадэнов и якобинцев. Лавки запираются, паника нарастает.

Закончилось тем, что Совет Старейшин отнял здание Манежа у якобинцев, при этом собрания их противников никто не запрещал. Левые республиканцы заняли другое помещение на улице Бак.

Но общественное мнение, формируемое властью Директории, всё беспощаднее и упорнее травило их, через газеты и различные брошюры: «Вешайте якобинцев! Вот убийцы народа! Посмотрим, кто посмеется последний, закрывайте свои лавочки, якобинцы открывают свои! Список виднейших якобинских животных, живых и редких экземпляров, переведенных из клеток в Ботаническом саду в зверинец Манежа, вся коллекция якобинских типов: медведи, тигры и обезьяны!»

Несмотря на физическую малочисленность, их партия в глазах власти считалась опасной, очень сильной и организованной.

Якобинцы вовсе не болтуны и фразёры. За ними не только цветистые и грозные речи с трибуны, за ними стоят дела: штурм Бастилии и Тюильри, оборона страны от роялистского подполья и интервентов, за ними времена Конвента и Комитета Общественного Спасения, да, и, конечно же, революционный террор… как же про него не вспомнить…последний пункт, новые власти (изменники "выкресты" из бывших якобинцев) не забывали ставить обществу на вид.

То, что в 1798 произошло с Манежем, было будто репетицией перед переворотом 1799 года.

Генерал Бонапарт точно также обошелся с непокорными его воле депутатами Совета Пятисот, среди которых было много якобинцев.

Переворот едва не был сорван их фракцией, возмущённые наглостью и цезаристскими претензиями генерала люди бешено кричали: «Вне закона диктатора! На гильотину! В Кайенну его!»

Он в эти минуты успел вспомнить страшную судьбу Робеспьера, ему уже мерещился новый Термидор и казнь без суда.

Бонапарта окружили, обзывали последними словами, хватали за воротник, ему угрожали кинжалы, он растерянно произносил высокопарные и нелепые фразы, когда в зал ворвались солдаты и переломили ситуацию в пользу своего генерала…

«Голосование» под угрозой прикладов и штыков едва ли можно признать добровольным! Возможно, в этот день родилась та бешеная ненависть диктатора к якобинцам, едва не сорвавшим переворот, они подвергались жестоким репрессиям, заключениям и ссылкам без суда, все 15 лет тиранического правления самозваного императора…

Непокорные журналисты подверглись репрессиям, незапрещенными остались только несколько газет из прежних сотен изданий. Эта новая пресса была «ручной», послушной, она писала уже лишь о том, что разрешено и лишь в таком тоне, как разрешено…

Поток официального лже-народного «восторга» и славословия в адрес Бонапарта переходил все мыслимые разумные границы, так создавалась иллюзия «всенародной любви» к будущему императору! Ясное дело, что означает «единодушное одобрение масс» при военной диктатуре!

Удача корсиканца состояла в том, что обе враждебные его власти силы, "синие" и "белые" (республиканцы и роялисты), были, не менее остро враждебны друг другу и никогда не смогли бы объединить усилия.

Теоретически представим следующее, даже, если бы они смогли преодолеть взаимную, лютую, ненависть и объединились против Бонапарта, то после победы сразу же сцепились бы насмерть прямо на ступенях Тюильри…

Якобинцы в случае падения Бонапарта желали бы видеть Францию демократическим правовым государством с республиканской формой правления и первым делом назначили бы выборы в новый Конвент, роялисты мечтали о восстановлении королевской власти, дореволюционных порядков и собственных дворянских привилегий. К власти вернулся бы брат казненного Людовика Шестнадцатого…

Непримиримые, честные и принципиальные люди обеих партий, вчерашние противники в гражданской войне, теперь одинаково подвергались репрессиям, отправлялись на эшафот, изолировались в закрытых психиатрических лечебницах под видом «сумасшедших».

Бонапартистская идеология заявляла, кто же, кроме умалишённых или бешеных может быть против власти Бонапарта, этого «благодетеля и отца народа! Которому еще предстоит осчастливить вскоре всю Европу от Дублина и Лондона до Москвы и Петербурга?»

Чтобы дискредитировать республиканцев в глазах общественного мнения бонапартисты придумали объявлять их «сумасшедшими» и запирать в психиатрические лечебницы, в известном смысле это хуже тюрьмы, даже хуже казни.

В тюрьме или на эшафоте человек приобретет ореол «мученика за идею», его пример способен вдохновить республиканцев или роялистов, но побывав в такой лечебнице, получит унизительное клеймо, обрекающее его на пренебрежение и недоверие людей: «Что взять с сумасшедшего, он же содержался в клинике Дюбюиссона?»

Но, по счастью, это действовало не всегда. К примеру, умственные способности генерала Мале не могли подвергнуться сомнению…