Якобы книга, или млечныемукидва

– Вот молодежь пошла, а? – усмехнулся Степаныч Анатолию, – никаких принципов: лишь бы все ломать и крушить. А впрочем, мы такими же были, наверно. Не, так дело не пойдет, Ванек, тут тонкая работа нужна, – обратился он уже к Ивану. – У меня специально для таких случаев алмазный диск припасен, – произнес он таким тоном, точно хотел сказать, что распил памятников входит у него в привычный круг занятий. – Короче, я его сейчас на четыре части, вдоль и поперек, запилю, а потом аккуратненько, вежливо, заботливо даже – стамесочками и молоточками пройдемся по своим участкам. Только большие куски не оставлять! Если надо будет, хоть в пыль сотрем, но до истины докопаемся! Жаль, конечно, таким образом с памятником обращаться – культурный объект все-таки, но давайте будем помнить, что сам Виктор Корнеевич этого хотел! И нам велел, кхм-кхм, – закашлялся Степаныч от поднявшейся с пола пыли.

Кризис третий. Развороченный

Спустя пару часов кропотливой работы:

– Ладно, молодежь, давайте уж, для очистки совести, добивайте остатки. Ну а если ничего совсем нет, то я ни черта не понимаю в этой жизни! – запыхавшись, выпалил Степаныч. – Толь, пойдем перекур, может, устроим!

Двое мужчин вышли из мастерской в прохладный и хмурый полдень садоводства.

– Слушай, Толь… А ты ничего не попутал? Странно все как-то получается…

– Да нет же, Мих. Ни в чем я еще не был так уверен, как в том, что памятник – это и есть искомый конкретный камень! Витя ведь Ваньке так и говорил: «смотри, какой конкретный камень!» Сам бы Ванька такое не выдумал, понимаешь же. Хотя, ты знаешь, я тут только сейчас кое-что понял: мы как-то упустили из виду… – не договорил Толя, уловив на себе согласный взгляд Степаныча.

– Постамент, – докончил тот его мысль, пришедшую в голову в ту же секунду. – Да, тут дело посложнее будет, обождать бы несколько деньков надо, совсем уж борзеть не стоит. Ладно, придумаем что-нибудь, – задумчиво закончил мысль Степаныч, начиная уже что-нибудь придумывать насчет технологии исчезновения постамента с площади.

Кризис четвертый. Обнадеживающий

Через пару дней все та же компания, на сей раз ближе к вечеру, собралась в знакомом помещении. Погода на сей раз устоялась погожая, улыбчивая и предвещающая. Заветный постамент почти нетронутым стоял на том же брезенте позади дивана, ожидая сокрушительных над собою работ.

– Ну, братцы, передохнем минуток пять, а потом – за дело! Желательно бы до одиннадцати вечера вопрос закрыть! – выразил общее желание Степаныч.

– Ловко ты это, дядь Миш, дело устроил, – высоко оценил находчивость Степаныча Иван, желая поддержать беседу. – Думаешь, из рабочих никто не проговорится, нормальненько все будет?

– Нормально, нормально, не дрейфь, – успокаивающе заверил тот Ваню в ответ. – Свои все люди. Не болтуны. Главное – до сути добраться, вот о чем думать нам надо!

А ловкость дела состояла в том, что постамент снимали средь бела дня, прикинувшись бригадой рабочих, присланных какой-нибудь администрацией для демонтажа. Оранжевые и кислотно-зеленые жилеты, прикупленные в ближайшем строительном магазине, а также достоверный высокохудожественный мат, сопровождавший весь ход работ, не вызвали подозрений ни у случайных или специальных прохожих, ни у блюстителей правопорядка.

– Ну-с, приступим? – вопросительно настоял Толик, плохо скрывая охватывающее его волнение.

Кризис пятый. Относительный

Когда от постамента остались лишь рожки да ножки: куча пыли и мелкий камень, энтузиазм оставшихся подметать мусор Ивана и Петра достиг критически низкой отметки. Степаныч и Толик тем временем устало сидели на пружинном диване и сосредоточенно думали каждый о своем, но, в общих чертах, об одном и том же феномене: нет, они не были сломлены тем, что Виктор не оставил денег или каких-нибудь координат мест, куда, как они на то надеялись, отъехал. Не так уж жалели они и о понапрасну потраченном времени: скорее оба были изрядно озадачены тем, что так дружно ошибались в своей уверенности, что Виктор просто не мог не оставить какой-нибудь знак, предмет, секрет – так это отчаянно выбивалось из всей легенды их общего друга.

– А может, весь смысл памятника состоял единственно в том, чтобы собраться вокруг него в тот памятный день? А с чего, и вправду, мы решили, что там обязательно должно было быть что-то внутри? – осторожно подводил Степаныч итоги заканчивающейся операции по распилу истины.

– Эх, Миша, слышал бы ты своими ушами, как убедительно Витя вещал в те дни про этот конкретный камень, ты бы и сам ни секунды не сомневался. А сейчас… я просто… ничего не понимаю, ничего! Как так-то? Что же тогда он хотел всем этим сказать? – сокрушался Толик.

В ту суровую секунду позади них раздался зычный возглас Ивана: «Да нет тут ни хрена! Накаркал я, по ходу, бляха-муха!», пиная с досады оставшуюся от памятника металлическую табличку «памяти полузабытых юмористов», которая с тупым, отвратительным любому слуху звуком скользнула по бетонному полу, покуда ее движение не было остановлено ящиком с инструментами.