Якудза: преступный мир Японии

Отдать дань памяти умершему пришли многие. У него хватало друзей. Они очень его любили. Он был немного похож на Анпанмана – героя аниме, антропоморфное пирожное с начинкой из бобовой пасты. Как и этот герой, покойный готов был отдать друзьям всего себя без остатка.

Его случай соответствовал большинству классических критериев кароси: он был молод, не имел проблем со здоровьем, но работал целыми днями, не высыпаясь и не имея приличного перерыва на обед. Компания даже рассылала рабочую памятку, предписывавшую сотрудникам всегда быть на кухне. Ему приходилось вставать очень рано, обычно в пять утра, чтобы печь хлеб. Он жил один, но бабушка всегда звонила ему на мобильный, чтобы разбудить. Он работал по двенадцать или больше часов в день. Ему хронически не хватало сна.

Хироши Кавахито, один из ведущих японских экспертов по кароси и адвокат, дважды представлявший интересы жертв смерти от переутомления в споре с крупнейшей рекламной корпорацией, подчеркивает, что усталость и депривация сна становятся главными причинами сердечных приступов с летальным исходом, кровоизлияний в мозг и самоубийств.

На поминках мы не только беседовали. В рамках мероприятия прошла и поминальная служба, которую провел дзен-буддийский священник, и эта церемония вызвала у меня странную ностальгию.

Большая часть моей студенческой жизни протекала в маленькой четырехкомнатной квартире. Комната с татами над дзен-буддистским храмом находилась под присмотром моего домовладельца, а впоследствии мастера дзен Рёгена, и в ней так по-прустовски пахло сандаловым деревом. Как ни странно, ароматы, звон колоколов, пение и сам ритуал подарили мне ощущение, будто я вернулся домой. Прошли десятилетия с тех пор, как я жил в храме, но я продолжал соблюдать дзадзэн (дзен-медитацию). Порой я вспоминал пять моральных заповедей, которых должен придерживаться буддист-мирянин.

Сидя среди скорбящих и слушая слова «Сутры сердца», я чувствовал, как мой разум уносится обратно в прошлое.

Мы со священником Рёгеном, управлявшим храмом, познакомились случайно и легко нашли общий язык. Он видел, что я серьезно отношусь к учебе, а в храме была пустая комната для монаха, проходившего обучение. Однако в 1988 году никто не захотел быть буддийским монахом – Япония находилась в центре экономического пузыря. Он предложил мне комнату бесплатно, но при трех простых условиях:

1. Носи короткую стрижку.

2. Будь вежлив и приходи на практику дзадзэн каждое воскресенье в 6:45 утра.

3. Никаких девушек в твоей комнате после 20:00.

Это был замечательный опыт. Я изучил основы дзадзэн, дзен-буддизма, похоронного этикета и научился брить голову машинкой. Рёген нравился мне своей социальной активностью и сознательностью, он занимался благотворительностью и участвовал в движении за мир. Я был аполитичен, но восхищался его рвением. И даже не пытаясь, я выучил наизусть по крайней мере одну буддийскую сутру, которую мог повторять, не глядя в записи. Еще я узнал несколько малоизвестных японских поговорок и иероглифов, а самое главное – обрел самодисциплину, в которой так нуждался.

Я и забыл, как мне нравилась полумонашеская жизнь. Похороны и разговоры с друзьями покойного вызвали у меня одновременно невероятную депрессию и ностальгию. Мне вновь вспомнился бывший коллега и друг, внезапно покончивший жизнь самоубийством. Пожалуй, одной из причин этого стал стресс на работе – что тоже, в общем-то, имеет отношение к кароси.

Начальник покойного согласился встретиться со мной в следующий понедельник в Сайтаме. Однако за день до этого он изменил время и место, назначив встречу на Икебукуро, за две остановки на поезде от моего бывшего дома при храме.

Я не был у Рёгена больше года. Я знал, что от вокзала до его дома совсем недалеко, и мне показалось, что было бы неплохо воспользоваться возможностью.

И, учитывая, как тесен мир сото-дзэн-буддизма, я почувствовал, что он может познакомить меня со священником, совершившим поминальную службу. И, возможно, тот священник мог бы познакомить меня с родителями покойного.

Я позвонил Рёгену и спросил, можно ли его навестить. Я давно собирался подарить ему бутылку израильского вина. Он сказал, что будет мне более чем рад.

И вот, пообщавшись с начальником, я направился в храм, мы выпили по чашке темно-зеленого чая и разговорились. Я рассказал ему о похоронах, и он ответил:

– Такие случаи стали слишком частыми. Люди должны работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать, и уж точно не работать до смерти.

Он спросил, как прошли похороны и полегчало ли семье. Я честно ответил, что не знаю.

– А по твоей подруге Михиль прошли поминки?

Годы спустя своего рода службу все же провели. И ее прах был захоронен. У нее была могила.

Он небрежно спросил:

– Тебе в этом году сорок восемь, да? – И, прежде чем я успел ответить, продолжал: – Или сорок девять? Ты стареешь. И вид у тебя старый. Еще и потолстел. Старый, толстый.

Он невероятно честный парень. Никакущий дипломат.

– Да, Реген-сан, мне будет сорок восемь, – признал я.