Якутские мифы - Саха θс-номохторо

Шаманы и шаманки в заклинаниях, как будто действительно вселив ее в себя, воспевали, называя ее старым именем Сынгалаабыт Лыгый. Превратив ее в духа айыы, заклинали, просили. Устами шаманов и мэнэриков она просила разную пушнину, шелк, монету талер, красную лисицу, рысь, кусочки бобрового меха, веревку, колечко. Заставляли ее плакать-стенать, говорить: «Горе мое — муки мои, досада моя — несчастье мое». Она распоряжалась, уводила и приводила всех мелких злых духов. Представляли ее ездящей верхом на коне с погремушками, бубенцами, в шубе, обшитой по краям бобровым мехом, с нагрудным и спинным украшениями, с браслетами и в рогатой шапке с перьями наверху. Видевших ее наяву очень много. Было так, что однажды она с одним человеком послала своим родственникам [семье] Павла весть: «Могила моя обгорела, пусть обновят». Однако они не обновили[103].

В прошлом старики-шаманы заклинали ее имя так:

Из поколения Логлойо,
Из потомков Кыпчытыына,
Дочь Омуоруйа Нестора,
Знаменитая невестка
Кудангса — Огненный рот,
Огромного роста Кюлюрчэ,
Хатырык Багырынньа,
Жена-госпожа
Григория Кусаганныыр,
Сынгалаабыт Лыгый,
Стремительная и грозная,
Гордая, ненасытная,
Серебряный идол,
Госпожа-сестра наша…

Со слов Прокопия Моисеевича Оконешникова, 70 лет, Мугудайский наслег Чурапчинского района. Записал С.И. Боло 7 февраля 1935 г., г. Якутск [ИПРЯ, ч. 2, с. 280–281].

127. Сучунаа

Однажды старик со старухой перекочевали и остановились ночевать. Они были кочевыми. В одно утро старик пошел искать оленей. Оленей он нашел. Увидел, что одного бура[104] нет, и пошел искать его по следам. Он увидел следы существа с полуметровой ступней, уведшего его бура. Он с досады пошел по следам. Вдруг он увидел человека ростом с лиственницу[105], который ведет за собой его оленя.

Старик решил обойти этого человека и застрелить его. Он обошел и опередил его. Это существо узнало это и разрубило оленя пополам. Старик, припав за корягу, выстрелил. Сучунаа, резко закричав, прыгнул вверх к небу. С хрипом упал на землю и, сидя, ножом указал старику на свое горло. Старик подбежал и перерезал ему горло. Кровь брызнула и залила пространство на несколько шагов и дошла до старика. Старик сказал: «Все же добыл хороший нож», — взял нож и пошел домой.

Возвратившись, обрадованный он сказал жене: «От сучунаа за оленя взял нож». В скором времени они оба сошли с ума, а через три дня после этого умерли.

Со слов Христины Николаевой, старше 70 лет, Оленекский наслег. Записал ее сын А.А. Николаев в 1944 г. Из материалов, собранных И.С. Гурвичем [ИПРЯ, ч. 1, с. 117].

128. Оспа

Болезнь, от которой очень страдали и гибли якуты, — это оспа[106]. В самую последнюю губительную оспу в 1873–1874 годах якутское население значительно вымерло. Тогда гибли целыми домами, подродами (ийэ ууса) и родами (ага ууса).

Все жители, прячась от оспы, построили себе балаганы в дальних лесах. Собак своих поубивали, дрова рубили в доме, на дворе не разговаривали, сено и дрова возили ночью и даже мычащий скот не выпускали на двор. Все это делалось вот почему: оспа, превратившись в русскую женщину, называемую хотун («госпожа») или эбэ («бабушка»), все время прислушивается. Если услышит собачий лай, человеческий голос или мычание скота, стук топора, скрип саней, говорят узнав, что живут люди, она приходит туда. Из-за этого страха так прятались, оказывается.

В семье, где имеется заболевший оспой, не впускают в дом свет, закрывают окна. Больному не дают смотреть на огонь, не показывают материю (одежду) красного цвета и пищу. Говорили, если больной увидит свет или красное, то болезнь усиливается, и он умирает. На стол кладут карты, куклы и, если имеется, водку. Картами, куколкой, водкой развлекают эбэ, упрашивают ее. К жителям, где имеются больные, не ходят в гости, а к дому их даже близко не подходят. Хозяева далеко от своего дома в лесу втыкают в снег палки: самая длинная из них — хозяин дома, покороче этой — хозяйка, еще короче — дети. Если кто заболеет, наклоняют соответствующую его возрасту палку, а если умрет, переламывают, наступая на нее. Соседи и родные (каждый) приходят сюда и смотрят эти палки, и потому знают, кто заболел или кто умер. Человек из семьи, где нет больных, не встречается лично с человеком той семьи, где болеют. А если встретится, он воспринимает это так, как будто он встретился лицом к лицу с самой эбэ (оспой).