Янтарное побережье

С высоты сцены Голяж смотрел в глубину зала. Перед ним был стол, покрытый красным сукном, а на столе стоял треугольный вымпел с вышитыми золотом буквами. Этот вымпел час назад вручил Голяжу представитель воеводского комитета ССМ. Они оба вышли на просцениум, залитый светом прожекторов, с одной стороны от них был стол президиума, с другой — зал, словно вымощенный сотнями голов. Представитель держал вымпел в левой руке, правой сжимал руку Голяжа и говорил. Говорил о трудовом соревновании, о роли молодежных бригад в развитии отечественной промышленности, о чести, которой удостоились сам Голяж, его бригада и все предприятие. Зал гремел аплодисментами. Громче всех хлопали те, кто сидел в президиуме. У Голяжа в ушах шумело. Он был горд и в то же время стеснялся, ему хотелось сбежать отсюда как можно быстрее. Когда ему позволили сесть на место, справа — главный инженер, слева — какой-то деятель из воеводства, он облегченно вздохнул. Теперь он потихоньку, прячась за вымпелом, искал в толпе лица товарищей. Насчитал все двадцать семь: обе смены в сборе. Не было только новичка, что пришел на место Зенека. То ли новичок вообще ушел с собрания, то ли Голяж еще не запомнил его в лицо и не смог узнать.

«Что там с Зенеком?» — думал он. Уже целую неделю этот вопрос не давал ему покоя. Забыл бы с радостью, да не шло из головы. Так и стояло перед глазами, как Зенек, пошатываясь, уходит с работы в чем был. «Даже в отдел кадров не зашел оформить увольнение. Исчез, как сквозь землю провалился».

Шум из зала возвестил, что собрание кончилось. У дверей при выходе закипела толчея. Голяж встал и взял вымпел, намереваясь вернуться к своим. Но путь загородил председатель заводского совета.

— Дайте-ка мне, — протянул он руку за вымпелом. Голяж глянул выжидательно. — Незачем его в цех тащить, перемажете.

— Хочу ребятам показать.

Голяж почувствовал обиду. Он считал вымпел своей собственностью. Думал отвезти его домой, похвалиться перед женой, детьми, тестем с тещей. Но ссориться с председателем тоже не хотелось. Ведь это прежде всего от председателя зависело, будет или нет квартира и когда.

— А приведите их ко мне. — Председатель глянул на часы. — Я еще побуду у себя с четверть часика. Заодно и сыщем почетное место для вашего вымпела.

Он пожал Голяжу руку и торопливо пошел за сцену к задней двери. Рабочие толпились у выхода. Голяж спустился к ним. Часть народа из его бригады уже разошлась, но ближайшие друзья поджидали.

— Ну что? Где флажок? — окружили они его.

— В заводском совете. Можно посмотреть. Председатель его себе на стол поставит.

— А с чего? Разве это он соревновался? — бросил сварщик Франек Волярский.

Голяж промолчал. Пожалуй, не следовало отдавать вымпел. Ребята переглядывались и не трогались с места. Кроме них, в зале почти никого уже не было, одни пустые сдвинутые стулья, словно тут прокатился шквал.

— Так что? — отозвался кто-то. — Сходим в совет?

— Клал я на ихний этот совет!

— Ты чего завелся, Михал?

— Осточертело все это!

— Пошли пожрем, — предложил заместитель Голяжа Сыльвестер Коса. — Может, к «Кривому Леону»?

От завода до ресторана было недалеко. Третьесортная забегаловка, которую обслуживали два официанта в грязных, заляпанных куртках; вместо гардероба по всему залу стояли вешалки, а столы под стеклом были застелены грязной бумагой. Весь вечер за стойкой хлопотал одноглазый буфетчик, обслуживая рабочих, приходивших сюда на кружку пива и маленькую. В воздухе вечно было сине от табачного дыма, но кормили здесь вкусно и обильно. Голяж и его товарищи повесили головные уборы на вешалку и заняли большой стол в углу. Плащей не сняли.

— По правде сказать, не очень-то нас нынче уважили, — отозвался тот, что недавно успокаивал Михала.

— Мало тебе флажка? — спросил Коса.

— Пара сотен тоже не помешала бы.

Голяж выпрямился за столом.

— Если речь о премии, имейте в виду, я всех в список включил, обе смены.

— Не о тебе речь, — сказал Волярский. — С тобой-то все ясно, ты сам не возьмешь, лишь бы другим досталось.

— Точно не считал, — сказал Голяж, — но, думаю, на всю бригаду кинут четыреста, если не пятьсот.

— А вас двое. По две сотни на нос. Вот и все четыреста.

— И флажок в придачу.

— А шуму-то, шуму! Мол, про молодых в газетах пишут, а про старых нет, молодым все, а старым шиш. Посидел бы с нами, Юзек, в зале — наслушался бы, что за спиной толкуют.

— Не очень и пишут в газетах-то.

— Даже фотки твоей не дали.

— Теперь в газетах портреты передовиков не печатают, — сказал Коса. — У них другие звезды: актеры да спортсмены. Был бы Юзек чемпион по мордобою, вы б о нем уже сто раз читали.

К столику подошел официант, и Голяж заказал семь отбивных и семь кружек пива.

— Может, еще пол-литру? — предложил Волярский.

— Раз уж сели, то две. — Михал глянул на Голяжа.

— По сто, — сказал Голяж.

Официант ушел, а Голяж повернулся к Косе.

— Может, так и должно быть, — задумчиво сказал он. — Одним вкалывать, другим блистать.

— Квартиру тебе зажали.

— Может, и дадут. Нынче перед собранием я с председателем толковал. Говорит, дадут. Только неизвестно, когда и какую.