Янтарное побережье

Дремал он недолго, но сон освежил его. Поплавки неподвижно стояли в воде. Солнце уже заглядывало под дерево, и паренек подвинулся повыше, но и здесь долго не усидел: тень быстро таяла. Он поднялся и сложил вещи на велосипед. Смотал удочки и привязал на раму толстыми концами к рулю. Справа на руль повесил мешок с рыбой, с которого капала вода. Вывел велосипед наверх и пошел вдоль поля, по тропинке, огибающей озеро. Тропа поднималась вверх, и пареньку пришлось вести велосипед обеими руками. Потом откос резко пошел вниз; с его гребня была видна зеленая болотистая лощина с врезавшимся в нее заросшим камышами заливчиком. Лощину рассекал узкий неглубокий ров. Там в высокой траве паслась косуля. Иногда она поднимала голову и оглядывалась вокруг. Шея у нее была прямо как у Клеопатры. Паренек, не решаясь пошевельнуться, следил за ней с гребня откоса; солнце стояло у него за спиной, так что она не могла его видеть. Косуля дошла до тропинки, пересекавшей ров, и теперь вся показалась из высокой травы. И тут стало ясно: она паслась с козленком. Детеныш был еще совсем маленький, и паренька подмывало, оставив удочки и вещи на траве, ринуться на велосипеде в ров, спугнуть косулю и поймать козленка. Косуля между тем поднималась вверх по тропке, и паренек удержался — животные шли в его сторону. Детеныш неуклюже скакал за матерью, его было едва видно, паренек заметил только кривоватые задние лапы да длиннющие уши. Стараясь не делать резких движений, он положил велосипед. Потом задержался взглядом на рюкзаке: он вытряхнет сливы. Мясо разрежет на куски, шкуру закопает. Насыплет поверх мяса сливы и так повезет домой. Паренек присел в траву возле тропинки. Животные медленно подходили все ближе, поднимаясь вверх по откосу. Тут паренька осенило: детеныш-то был совсем не козленком. Просто косуля и заяц паслись вместе. Да, сомнений уже не было. Паренек выпрямился. Первым его заметил заяц, затем косуля; она тут же сорвалась с места, за ней припустил заяц, и паренек быстро потерял их из виду. Косуля удирала длинными прыжками, время от времени подскакивая, словно на пружинах, и оглядываясь. Вскоре она скрылась в зарослях на том краю низины. Паренек поднял велосипед и осторожно свел его в лощину.

У того пологого берега дно понижалось постепенно, за тростником глубина была метра полтора, да и дальше немногим глубже. Паренек наладил поплавковую удочку, и за тростником один за другим начали брать окуньки, величиной с палец. Он бросал их за спину в траву, а когда клев прекратился, выбрал двух порезвее; наживив одного на донку, он размахнулся, что аж свистнуло, и тяжелое свинцовое грузило шлепнулось в воду метров за тридцать от берега; а другого окушка пустил на живца за заросли. Попробовал еще поудить на червяка, но уже не клевало; тогда он положил удилище на тростники, а сам укрылся в тень. Высокий берег напротив был как на ладони, и паренек видел то место, где рыбачил сначала; сейчас там кто-то был — на солнце поблескивала светлая бамбуковая удочка.

Паренек вытряхнул мокрых рыб из мешка на траву. Держал он их во влажных листьях. Он отнес улов к берегу и стал чистить, начав с самых крупных. Очистив окушков, он завернул их отдельно в лист лопуха. Потом поискал взглядом, нет ли где крапивы, нашел в овраге; обмотав руку платком, он сорвал несколько стеблей, сунул их в мешок, обрызнул водой, а потом положил рыбу.

Он сидел у оврага, от деревьев на воду уже ложились тени. На всякий случай паренек проверил удочки. Окунь на донке еще трепыхался; второй был мертв и ободран, и паренек понял, что прозевал поклевку. Живцов больше не было, и он насадил на тройник трех жирных червей. Сменил наживку и на поплавковой удочке, минуту-другую посидел рядом, прячась в тень. Оставив удочки, он собрал в овраге хворосту и развел костер. Когда от костра осталась кучка углей, паренек достал из бокового кармана рюкзака бульонный кубик, развернул обертку и натер им отложенных окушков. Нанизал их на прутики, воткнул прутья в землю так, чтобы рыбы оказались над углями. Пока они пеклись, вынул из рюкзака хлеб и огурец. Весь день он ничего не пил и теперь первым делом съел огурец, потом, сняв с прутиков рыбу, положил на хлеб. Снаружи окуни обуглились, но мясо под подгоревшей корочкой оказалось белым, сладким и легко отделялось от костей. В головах было немного сока, и он высосал его. Достал из рюкзака пригоршню слив и пошел к берегу.