Япония в меняющемся мире

Дискуссии высветили примечательное обстоятельство: типологическое единство аргументации радикальных представителей обоих лагерей. При явном недостатке достоверных современных (не послевоенных!) документов и доказательств обе стороны оперируют преимущественно свидетельскими показаниями: «мазохисты» —китайскими, «патриоты» 一 японскими²⁴⁹. «Мазохисты» утверждают, что показания китайских и европейских свидетелей заслуживают несравненно большего доверия как свидетельство пострадавшей стороны, в то время как японцы всеми силами старались скрыть позорящую их правду. «Патриоты» в свою очередь называют именно японцев жертвой послевоенной «промывки мозгов» и искусственного привития им «чувства вины» и ставят под сомнения свидетельства китайцев, проникнутые, по их мнению, исключительно ненавистью к Японии и жаждой мести. Равным образом стороны по-разному, порой диаметрально противоположно, интерпретируют многие документы: в приказах «не брать пленных» «мазохисты» видят призыв к их немедленному физическому уничтожению, а «патриоты» —указание распускать разоруженных пленных по домам, так как их содержание, особенно в условиях ведения наступательных операций, ложилось бы на армию тяжкой обузой. Нет согласия и по вопросу о соотношении «комбаттантов» и «нон-комбаттантов» среди погибших при взятии Нанкина и после него.

Рассудить этот спор невозможно, потому что обе стороны демонстрируют неспособность к диалогу. Однако несомненная польза дискуссий в том, что они показали сильные и слабые стороны аргументации обоих лагерей. Аргументы ревизионистов во многих случаях выглядят убедительнее и логичнее, особенно на фоне усиливающейся историографической критики Токийского процесса, но на стороне их противников большинство СМИ, представления, укоренившиеся в общественном сознании с первых послевоенных лет, а также недвусмысленно выраженная позиция США, Республики Корея и КНР. «Патриоты» не раз указывали на передержки и фальсификации в работах оппонентов, но и сами оказались не без греха. Так, их «дуайен» Танака допустил в подготовленном им к печати дневнике генерала Мацуи столько ошибок, что это вызвало сомнения не только в его профессиональной пригодности для подобной работы (все-таки он был доверенным лицом генерала и должен, как минимум, хорошо разбирать его почерк), но даже и в добросовестности²⁵⁰.

Восьмидесятые годы были отмечены поиском «золотой середины» в восприятии и трактовке национальной истории, включая ее наиболее болезненные вопросы. Применительно к «нанкинской резне» такой оптимум попытался найти Хата Икухико в книге 1986 е «Нанкинский инцидент»²⁵¹. Отмежевываясь и от «мазохистов» вроде Хонда и Хора, и от «патриотов» вроде Танака и Судзуки, он так охарактеризовал свою позицию: «Меня считают принадлежащим к умеренной фракции. Можно подумать, что такая промежуточная позиция наиболее удобна, однако на деле это не так: во-первых, на нас нападают обе стороны; во-вторых, среди историков, занимающихся данной проблемой, нас мало, потому как большинство придерживается либо радикальной, либо консервативной точки зрения»²⁵². Поставить под сомнение авторитет Хата как специалиста не удалось пока никому. Его также невозможно назвать «фашистом» или «националистом»: это респектабельный член умеренно-консервативной части академического истеблишмента, известный не только в Японии, но и за ее пределами. Хата никогда не отрицал факт «нанкинской резни», но оценивал число погибших в 40 тысяч «нон-комбаттантов». Однако, в последние годы он все чаще критикует экстерминационистов и участвует в работе ревизионистских обществ и групп.

Новую волну выступлений Хата вызвали книга американской журналистки китайского происхождения Айрис Чен «Нанкинская резня»²⁵³ и публикация дневника немецкого коммерсанта Иоганна (Джона) Рабе, которого пресса поспешила окрестить «добрым человеком из Нанкина» и «Нанкинским Шиндлером»²⁵⁴. Обе книги имели огромный резонанс в США, где «Нанкинская резня» стала бестселлером, и в Японии. На них следует остановиться подробнее, поскольку они тесно связаны друг с другом.