Япония в меняющемся мире

В известном смысле книга Чен появилась как нельзя вовремя. Пришедший к власти в 1993 г. кабинет Хосокава начал новую серию «извинений» перед азиатскими странами за действия Японии в 1930-1940-е годы. Объявленная некоторыми американскими рецензентами «одной из важнейших книг двадцатого столетия», «Нанкинская резня» является типичным «вызовом извне» национальному сознанию японцев. Подчеркнуто антияпонский тон бросается в глаза с первых же страниц книги, демонстративно посвященной «памяти сотен тысяч жертв “нанкннской рез-ни"» <курсив мой — В.М,>. Известие о подготовке ее японского издания вызвало немедленный и резкий протест ревизионистов, которые охарактеризовали ее как оскорбительную для национальной гордости, но дело, разумеется, не в чьей-то оскорбленной гордости. Такие авторитетные специалисты как Хата и его американский коллега Алвин Кукс, автор классических работ о конфликтах на Хасане и Халхин-Голе, насчитали в книге много фактических ошибок (в том числе происходящих от незнания автором японского языка) и откровенных фальсификаций, включая махинации с использованием эффектно, но недобросовестно подобранных фотографий. Проведенная историками экспертиза заключает, что ни одна из помещенных в книге фотографий, которые автор относит к описываемым ей событиям, не может быть достоверно идентифицирована как сделанная в Нанкине или его пригородах в 1937/38 гг.²⁵⁵ Например, жутковатый снимок восьми отрезанных голов подается как пример жестокости японцев при взятии Нанкина; однако, точно установлено, что он сделан около 1930 г. в Маньчжурии, а запечатлены на нем головы казненных бандитов, выставленные для устрашения на всеобщее обозрение по приказу тогдашнего «хозяина» провинции Чжан Сюэляна; снимок тиражировался и его можно было свободно купить в качестве сувенира. Неудивительно, что многочисленные подлинные фотографии того времени, сделанные в Нанкине и его окрестностях японскими репортерами, Чен, подобно большинству «мазохистов», игнорирует. Разумеется, ничего компрометирующего императорскую армию на страницах тогдашней японской периодики появиться не могло, но искомого «компромата» не нашлось и в сохранившихся архивах, как ни искали. На некоторых фотографиях запечатлены те самые места, около которых, по версии экстерминационистов, должны быть «горы трупов», однако их тоже не видно.

Наиболее полную и аргументированную критику сочинения Чен дали известные историки-ревизионисты Фудзиока Нобукацу и Хигасинакано Сюдо²⁵⁶. Даже лево-либеральные представители японского академического истеблишмента, не сомневающиеся в факте «резни», в частных беседах с автором этих строк неодобрительно отзывались о книге Чен с точки зрения достоверности содержащихся в ней утверждений и выводов. Однако ассамблея штата Калифорния, известного как многочисленной японской диаспорой, так и давними антияпонскими настроениями, рассудила по-другому, приняв в августе 1999 г. резолюцию, в которой пот-ребовавала от правительства Японии — на основании книги! 一 новых извинений за «нанкинскую резню» и денежных компенсаций пострадавшим. Конечно, можно воспринять акцию калифорнийских народных избранников как политический курьез, вроде небезызвестных призывов «мыть сапоги в Индийском океане», но на двусторонние отношения и на климат в обществе обеих стран, она вряд ли оказала положительное воздействие²⁵⁷.

Дневник Рабе, главы китайского филиала компании «Симене» и по совместительству председателя Международного комитета Нанкинской зоны безопасности, за 1937-1938 гг. стал широко известен именно благодаря книге Чен, которая если не разыскала его (в печати высказывались сомнения по этому поводу), то, по крайней мере, впервые обнародовала его содержание. Возникает вопрос: почему такой ценный документ, полностью подтверждающий версию экстерминационистов, оставался невостребованным более полувека после окончания войны? Ответа нет. Сам Рабе видел в этих записях нечто большее, чем личный дневник: по возвращении в Германию он послал набело перепечатанный экземпляр сокращенного текста дневника Гитлеру, приложив к нему копии некоторых документов и сопроводительное письмо. В результате автор был арестован гестапо и вскоре выпущен, но ему были запрещены любые публичные выступления. В 1942 г. Рабе подготовил окончательный текст дневника (с документальными приложениями) «для потомства», не исключая его возможной публикации при других обстоятельствах, но только «с разрешения германского правительства», как сам указал в предисловии. До публикации дневник (оригинал и копия) хранился в семье Рабе.