Кроме Бокубы, справедливой славой среди струнных пользовалась бива Гэндзё. Возможно, этот инструмент был на пути к превращению в ёкай, так как обладал собственной волей, выбирая тех исполнителей, которые могли играть на его струнах. Невежда и неумеха не извлек бы ни единого звука и ушел бы с позором. Однажды Гэндзё пропала из императорского дворца, что вызвало немалое смятение при дворе и огорчение государя. Несколько позже некий Минамото-но Хиромаса, сам бывший превосходным музыкантом, услышал ночью звуки чудесной бивы, которые невозможно было спутать с каким-то другим инструментом. Хиромаса отправился на звук и вскоре достиг ворот Расёмон, места с неодназначной репутацией. Кто-то играл на верхушке ворот, скрываясь в ночной тьме. Хиромаса предположил, что биву украл демон или злой дух, но не смутился, а потребовал, чтобы таинственный музыкант представился. Музыка прекратилась, а вместо ответа с верхушки ворот свалилась веревка с каким-то предметом. Оптимист Хиромаса предположил, что на веревке болтается труп, но оказалось, что там всего лишь пропавшая бива. Инструмент с почетом вернули во дворец, а в пропаже обвинили демона. Позже во дворце случился пожар, и все разбежались, забыв биву. Но удивительным образом Гэндзё оказалась в стороне от горящего дворца. Говорят, выглядела она очень укоризненно. Несомненно, пропажа бивы не связана с демоном. Просто инструмент, обретший душу и способность двигаться, решил прогуляться и насладиться тишиной ночного Киото.
Его собрат по услаждению слуха киотских аристократов – Кото Фурунуси. Длинная цитра, именуемая кото, была весьма популярна во времена Хэйан. Как любой из цукумогами, инструмент, служивший людям долгие годы, набирается сил и мудрости и впоследствии оживает. Пробуждению сознания очень способствует обида, когда заслуженный инструмент из-за его возраста отправляют в отставку и забывают в какой-нибудь кладовой. Опыта набрано немало, мелодий сыграно множество, даже огонек ёкайского разума зажегся в старой цитре, но, увы, кому в старой кладовке среди хлама все это нужно? В отличие от ожившей бивы, старое кото не отращивает новых конечностей и не отправляется пленять своим искусством свет. На забытом инструменте появляются пара выразительных глаз, некое подобие пасти и что-то вроде растрепанной шевелюры. Торияма Сэкиэн не даст соврать.
Когда-то давным-давно, на одном из праздников, устроенных государем, случилось удивительное событие. Любимое кото монарха, на котором в этот вечер было исполнено множество прекрасных мелодий, превратилось в камфарное дерево! Волшебное дерево не стали трогать, и часто по ночам тот, кто приближался к этому месту, мог слышать как бы негромкие звуки музыки, исходящей от могучего ствола. Позже в огне смут и войн об удивительном дереве забыли, но его пример позволяет предположить, что перед нами проявление духа самой музыки, который создает себе вместилище для вечного повторения самого себя.
Если же рассматривать обычную трансформацию предмета в ёкай, то все выглядит гораздо прозаичнее. Став Кото Фурунуси, наша цитра печально влачит свое существование в том углу, где ее оставили люди. Когда никого нет поблизости, этот ёкай негромко наигрывает на себе шлягеры ушедших времен, которые в наше время никто и не помнит. Этакое радио-ретро для самого себя. Логичный вопрос: если Кото Фурунуси играет, когда никого нет поблизости, как же стало известно о его музыкальных привычках? Ответить можно, используя проверенный рецепт: валить все непонятное на ёкай. Очевидно, о привычках ожившего кото разболтали людям более общительные ёкай, не склонные хранить чужие секреты. Да та же Бива Бокубоку, например.
Третий участник этого ансамбля бывших работников искусства – бывший сямисэн, получивший в своем новом статусе имя Сями Тёро. По поводу его происхождения сложно сказать что-то новое. Когда-то на нем играл выдающийся музыкант, пленяя слушателей. Потом в силу каких-то причин мастер и его инструмент разлучились. Возможно, человек закончил свою музыкальную карьеру, возможно, просто умер. Забытый инструмент со временем превратится в ёкай. Довольно унылый, кстати. Он будет печально ждать, когда его снова возьмут в руки и заиграют. Учитывая, что, превратившись в цукумогами, Сями Тёро обзаведется неким подобием физиономии и несколько увеличится в размерах, надежда, что кто-то отважится поиграть на нем, довольно призрачная. Играет ли он старые мелодии для себя самого? Доподлинно это не известно, но почему бы и нет? Никаких правил, запрещающих бывшим инструментам играть для собственного удовольствия, не существует.
Имя этого ёкай перекликается с японской пословицей «сями кара тёро ни ва нарену», что можно перевести как «чтобы стать настоятелем, надо быть послушником». Для нас более привычно звучало бы «Москва не сразу строилась» или «терпи, казак, атаманом будешь!».