— Шестой погиб. Я, Тадакиё[242]
, ранен. Вот взгляните только — что за сила у лука этого Хатиро из Цукуси! Обычному человеку такое не под силу! Эта стрела прошла навылет через грудную пластину Ито Шестого, ещё и пробила мой наплечник насквозь! Такой силы я ещё никогда не видал!Увидев это, правитель Аки, а за ним и остальные воины были поражены так, что лишились дара речи, лишь щёлкали языками. Тогда Ито Пятый снова заговорил:
— В старину[243]
, когда господин правитель земли Иё усмирял Садатоо и Мунэтоо и взял крепость в Куриягава, Такэнори попросил господина Хатимана: «Не покажете ли, как вы стреляете? Ведь каждый, в кого попадала ваша стрела, даже будь он в доспехах — падал, сражённый!», подвесил на ветке дерева три доспеха, сложенных вместе, и стрела Ёсииэ пробила все шесть слоёв. «Не иначе вы — воплощение божества!» — сказал Такэнори, так он был восхищён. Такое предание я как-то слышал. А тут вижу собственными глазами! Даже если надевать на каждого доспехи в пять-шесть слоёв, всё равно скоро не останется ни одного воина. Делать нечего! Нужно отступать!Министр Комацу, который тогда ещё был младшим чиновником Дворцового ведомства, услышав это, сказал:
— Что ты говоришь, Ито Пятый! Я сам покажу вам, как моя стрела поразит Тамэтомо! — так сказал и тут же в одиночку ускакал в сторону ворот. Киёмори, увидев это, сказал:
— Мне не приказывали атаковать непременно западные ворота, подъехали мы именно к ним без особой причины, просто в темноте нам подвернулись эти ворота. Впустую терять своих подчинённых я не хочу. Не спускайте глаз с Сигэмори! — и поручил толпе «разноцветных» окружить и охранять Сигэмори. Стал он советоваться: «Куда лучше идти — к восточным воротам или к северным?», и воины говорили: «Восточные ворота слишком близко от этих, их наверняка охраняет тот же Тамэтомо!» Тогда правитель Аки решил:
— Отходим, пройдём назад, через столицу, и подойдём снова со стороны улицы Касуга! — и отвёл войска до конца Третьего проспекта.
И в нынешние, и в минувшие времена те, кто чрезмерно храбр, бывает, выставляют себя глупцами. Был среди воинов правителя земли Аки Киёмори один воин из самых простых, Ямада-но Косабуро Корэюки из земли Ига. Обладал он безудержной отвагой и всегда лез напролом, не глядя по сторонам, как дикий кабан, и был прямодушным юнцом. Он вышел вперёд и сказал:
— Есть у меня что сказать молодым воинам! Остановите ненадолго своих коней и смотрите, что будет! В меня попадёт стрела Хатиро из Цукуси, и я оставлю своё имя для следующих поколений, о нём сложат повести! Какие бы стрелы ни были у Хатиро, двух воинов в доспехах они не могут пробить! Просто он быстро стреляет, и в такой темноте показалось, что он выстрелил не два раза, а один. Пусть они бы и пробивали сразу двоих — мои доспехи они не пробьют! Эти доспехи служат уже на протяжении трёх поколений и были в бою пятнадцать раз. Я сам их надевал трижды. Множество стрел попадало в них, но ни одна не пробивала пластины. Если же попадёт в промежуток, не защищённый доспехом, — это будет лишь плод моих прежних деяний, и те, кто берёт в руки лук и стрелы, сами хорошо это знают. Смотрите же и воодушевитесь! — так он говорил, но никто его не слушал. Ни один не придержал коня, и лишь один Корэюки горел боевым пылом и оставался в то время, когда все отступали. Не ушёл он и когда остался совсем один. Хоть и служил он Правителю Аки, Киёмори, но ни земли ему не жаловали, ни даже единого воина с запасным конём, ни единого слуги. Корэюки подозревали то ли в разбое, то ли в пиратстве; за дело или нет — неведомо, но подозрения с него Киёмори снял, вот и вся награда за службу. Был у него слуга — не воин, не конюх-тонэри, а так, человек, который водил его коня под уздцы. Вот ему-то Корэюки и сказал: