Японский парфюмер

– Ладно, – перебил Игорь Петрович, – не умеете вы врать убедительно, Екатерина Васильевна. Не знаю, зачем вам все это нужно, ведь велось следствие… ну, да ладно. Буду с вами честен и откровенен. Хотя о мертвых, как вы сами знаете… Да, Алина Владимировна работала у меня около полугода, насколько я помню. До своей нелепой гибели. Взял я ее к нам юрисконсультом по просьбе старинного приятеля и держал на работе именно по этой причине. Иначе уволил бы сразу после испытательного срока, через три недели, так как чувствовал, что мы с ней не сработаемся. А может, и надо было. Почему, спросите вы. – Он сделал паузу. – Дело в том, что Алина была невероятно трудным в общении человеком. Где была Алина – там были конфликты. До прихода к нам она сменила пять или шесть мест работы. Ее беда была в том, что она была идеалисткой. Не в бытовом, расхожем смысле слова, знаете, когда мы говорим о какой-нибудь дамочке, что она «ну, такая идеалистка, такая идеалистка, совсем жизни не знает, все ее обманывают, а она в облаках витает», – пропищал он, явно копируя кого-то смешно и, наверно, очень похоже. – Она была идеалисткой самой опасной разновидности – активной, воинствующей: она все знает сама, истина доступна только ей, все должны поступать так, как она считает нужным. Если окружающий мир сопротивляется – вперед на баррикады! Война! Убежденность в собственной правоте плюс умение подвести юридическую базу делали ее практически неуязвимой. Понятия целесообразности исключались начисто. Она лезла в драку из-за любой мелочи, которую возводила в ранг принципа.

Вы же понимаете, Екатерина Васильевна, что современный цивилизованный человек знает цену ра-зумному компромиссу. Или должен знать, иначе не выжить. Существует также понятие дипломатии. Нужно не лупить друг друга палкой по голове, как дикари, а спокойно обсудить проблему, прийти к консенсусу, как делают нормальные люди во всем мире. Мы ведь торгуем… – Он усмехнулся. – Вот уж не думал, что придется на старости лет менять профессию, я ведь историк по образованию, лекции читал студентам, книги писал… – Ностальгические нотки прозвучали в его голосе. – Все осталось там, в другой жизни. В наше время было принято презирать торгашей. Но ничего не поделаешь – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Да, так вот, мы торгуем, а в торговле, как вам известно, не обманешь – не продашь. Грубо, скажете вы? Согласен, грубо. Грубо, но верно. Товар всякий бывает – то подпорченный, то по срокам хранения не проходит, да мало ли… Санэпидемстанция тоже жить хочет, там хорошо знакомы с понятием ра-зумного компромисса. Ведь не яд же продаем, право.

Игорь Петрович увлекся – хорошо поставленный голос, продуманные паузы, выдержанные интонации говорили о том, что он был незаурядным оратором. Может, ему казалось, что он снова на лекции по истории, как в старые добрые времена, а аудитория – молодые юноши и девушки – внимательно слушает, готовая поймать на слове, задать каверзный вопрос, вцепиться в горло. Я представила себе, как он их… провоцирует, а потом с удовольствием отбивается, поддразнивает и подтрунивает. Играет, как старый, умудренный жизнью пес играет со щенками. То лапой ударит, то куснет, то зарычит понарошку. В институте, я уверена, он слыл за либерала и вольнодумца. А студенты готовы были за ним в огонь и воду. Да, славные были времена…

– Алина устроила мне Варфоломеевскую ночь уже через месяц после начала работы – из-за партии сухого молока из Германии, – продолжал Игорь Петрович, – шестнадцать тонн, не шутка. Купили по случаю, по смешной цене, прямо с таможни, где оно пролежало под арестом несколько месяцев. На момент ареста – что-то там было не в порядке с бумагами – оно было уже просрочено чуть ли не на год. Ну, мы могли бы сбыть его малыми партиями где-нибудь на окраине города, перефасовав в другую упаковку, указав другие сроки реализации. Вы, наверно, осуждаете меня, – Игорь Петрович с улыбкой взглянул на меня, – думаете, вот до чего доходит капитал в погоне за прибылью, как когда-то писали классики. Но, во-первых, что такое срок реализации? Понятие довольно условное. Если, допустим, он истекает тридцать первого декабря, то это вовсе не значит, что первого января продукт не годен к употреблению. Годен! Тем более весь свой товар мы пропускаем через качественный контроль, чем черт не шутит! Заключение по нашему молоку было положительным – к реализации пригодно. И не знали бы мы горя, не вмешайся Алина. «Закон есть закон» – dura lex, sed lex, – она на страже закона, она не допустит, и пошло-поехало! Короче говоря, устроила скандал – ах, народу продаются испорченные продукты! Ах, эти жулики-бизнесмены! И статью в газету тиснула! Могу показать, если интересно. Борец за правду, не побоялась выступить против собственного директора-жулика! – Игорь Петрович потянулся за бутылкой: – По чуть-чуть! – Плеснул мне и себе. – За Алину! Хоть упряма была, глупа, но личность. Личность! Чокаться нельзя.

Мы выпили.