Поэтому, хотя для своего времени Догэн писал об этике достаточно много, в его метафизических рассуждениях об истоках нравственности на первое место выступает главный принцип – принцип относительности. Несомненно, его главным философским достижением в этой области явилось искусное возведение здания человеческого поведения по плану учения школы Хуаянь. Один из самых интересных примеров – в главе «Сёбогэндзо», называющейся «Действие целого»:
«Жизнь подобна лодке: ставишь ли ты парус, пользуешься ли рулем или шестом, лодка несет тебя, и без лодки ты – ничто. Когда плывешь в лодке, тем самым заставляешь лодку быть лодкой.
Следует поразмыслить над этим. Ведь в тот момент, когда ты находишься в лодке, она является для тебя всем миром. Даже небо, вода и берег становятся для лодки лишь обстоятельствами, внешними обстоятельствами, которые не есть лодка.
Поэтому сама жизнь есть причина, заставляющая нас жить; она делает нас такими, какие мы есть.
Когда плывешь в лодке, сознание и тело, объект и субъект – все есть действие лодки. Вся земля и весь космос есть действие лодки. Мы, которые есть жизнь, жизнь, которая есть мы, – все это одно и то же».
Хотя придерживаться подобного мировоззрения японцам было, наверное, как минимум так же трудно, как и другим обладающим высоким самосознанием цивилизациям, глубокие и универсальные понятия этической относительности, самоограничения и всеобщей взаимозависимости по-прежнему являются неотъемлемой частью повседневной жизни японцев. Так, одной из целей, заявленных системой образования в постиндустриальной Японии, является воспитание «интернационального человека» – здесь мы воочию видим использование древней буддийской концепции для нужд современного мира.
Подлинным учебником по японской мысли является сочинение под названием «Цурэдзурэгуса», в котором со всей ясностью представлены уже знакомые нам принципы, определяющие чувства и настроения японцев. Проникнутое буддийскими, даосскими и конфуцианскими, равно как и исконными японскими идеями, сочинение это написано простым японским языком и потому пользуется ныне популярностью большей, чем какое бы то ни было другое классическое сочинение или текст религиозной школы. Порой в нем непосредственно просматриваются те японские представления и нормы поведения, которые так знакомы тем, кто волею судеб сталкивается с нынешними японцами. Впрочем, иногда, озвучивая даосские, буддийские или конфуцианские идеи, автор «Цурэдзурэгуса» в высшей степени критично относится к собственно японским обычаям. Сочинение это художественное и явно предназначенное для широкой публики, а потому позицию писателя выявить более легко, чем в случае классических дзэнских произведений.
Хорошо известно, что на Востоке семья является традиционным средоточием цивилизации и всех ее институтов. Именно в семье человек усваивает те взгляды и идеи, которые в последующем будут определять его взаимоотношения с обществом и которые сохраняют преемственность самого общества. Если в христианской традиции заповедь «почитай отца своего и мать свою» вкладывается в уста самого Бога, японцы воспринимают семейные узы как вполне рациональный долг, неотъемлемый от самой природы общества. Автор «Цурэдзурэгуса» иллюстрирует это чувство глубинной взаимосвязи между жизнью в семье и состоянием общества в целом: