Ярость Белого Волка

– Ты вот чего… Слушай внимательно. – Никон положил ладонь на плечо собеседнику. – Держи людей наготове. Тут нам проморгать – смерти подобно. Скорее всего, следующей ночью нужно будет пройти по нашей галерее и попасть в польскую – они к тому моменту встретятся, – потом пройти по польской и выскочить в их лагере, пока спать будут. Ударить, как надо, и быстро, до рассвета, вернуться, но уже по земле, в город. Замешкаешься в их лагере, принесешь на плечах погоню. Поэтому все делать нужно затемно. Но смотри, там у них ложные работы ведутся. От основной галереи увидите еще три ветки. Людей раздели на три части, и сразу в трех местах лагеря выскакивайте. Мы здесь, как только поймем, что вы наверху, запалим петарды и все взорвем.

– А ежли там внутри охрана? Поднимется шум? Увязнем тогда.

– Об этом я подумаю. А ты о своем позаботься.

Командир вылазной рати кивнул, стараясь не глядеть в стальные глаза дьяку. Даже сейчас, когда война сделала их единым целым, Колоколов ни за что не рискнул бы заглянуть в прищуренные серые омуты Никона.

– Ну, коли все понял, тогда ступай, Вася. И да хранит тебя Господь!

Как и предположил Никон, поляки через сутки подвели свою галерею вровень со смоленской. Два хода разделяла стена земли толщиной не более метра. Вылазная рать Василия Колоколова спустилась в царство вечной тьмы. Пробили стену. И с зажженными факелами устремились по подземелью, расползлись тремя змеями на развилке. Через каждые несколько шагов лежали убитые польские стражники. Как это сделал Никон – одному Богу известно.

Выскочили наружу почти одновременно. И в трех местах неприятельского лагеря началась резня. Смоляне атаковали спящих и в первые минуты боя отправили многих к праотцам. Но поляки быстро пришли в себя, схватились за оружие, выставив высокую цену за свою жизнь. Храбрый башенный командир, одноглазый Епифан Рогатов почти сразу угодил в неприятельское кольцо. В темноте никто из своих не заметил, в каком отчаянном положении он оказался. Польские сабли изрубили тело смоленского богатыря в капусту, но и сами потеряли четырех лучших от его клинка.

Колоколов, отыскав глазами большой шатер, бросился к нему, думая, что именно там находится главный военачальник польской армии. Но Сапега предпочитал отдыхать в обычной, ничем не примечательной палатке, а Жолкевский и подавно все время находился в Красном, где зимовала королевская свита. Большим шатром оказалась офицерская столовая. Несколько испуганных поваров заметались, опрокидывая посуду и походную мебель. Колоколов несколькими ударами венгерки отправил всех на тот свет. Разрубив ткань с противоположной стороны, вышел и сразу угодил в настоящую мясорубку. В кромешной тьме смоляне узнавали друг друга по светлой ткани, завязанной на голове, а поляки нередко рубили друг друга.

Колоколов бешено искал глазами хоть какого-нибудь командира. Наконец из темноты вырос статный шляхтич с факелом в руке. Судя по осанке – высокого ранга. Колоколов свистнул, обращая на себя внимание, и выписал в воздухе скрещенные дуги. Противник рванул из-за спины двуручный меч и тут же легко отразил несколько атак венгерки. А потом произошло то, от чего у Колоколова перехватило дыхание: противник подпрыгнул и, сделав поворот вокруг своей оси, нанес удар ногой прямо по нагруднику. Колоколов пролетел метра два и грохнулся навзничь.

А потом рвануло так, что из ушей повышибало перепонки, земля зашевелилась и начала трескаться, в трещины горохом посыпались люди. Кто-то подхватил Колоколова, перебросил через плечо и понес. Затем рвануло еще раз, взрывная волна прошла по лагерю, срезая людей, точно коса стебли. После третьего взрыва по небу заходили черные волны.

У Копытецких ворот вылазную рать лично встречал Никон Олексьевич.

– Колоколов где?! Василий, отзовись, твою за ногу!

– Здеся он! – крикнули из толпы. – Сопит в обе дырки. Ничё, прочухается!

– Ну слава Богу! Закрывай ворота!

Вылазная рать еще раз сделала свое дело. Но вернулись далеко не все. Потери составили два десятка человек, среди них – Епифан Рогатов.

Но на этом сражение не закончилось. Как только серой полосой вдали забрезжил рассвет, смоленские ворота вновь распахнулись, на этот раз под Копытецкой башней. Четыре сотни панцирной кавалерии под командованием самого Михаила Шеина, сверкая начищенными, как для парада, доспехами, вырвались на простор. Но не стали разворачиваться во фронт, а пошли острым клином, ощетинившись пиками. На острие клина в шлеме с развевающимся султаном мчался смоленский воевода. Он знал, что безрассудно оставлять город, что любая шальная пуля может стать роковой, но также чувствовал необходимость в таком поступке – его воины должны увидеть своего воеводу в открытом бою, а не только знать, что он сидит над бумагами за толстыми стенами гридницы.

Поляки явно были не готовы к такому продолжению событий, а потому в панике рассыпались по лагерю, даже не помышляя о сопротивлении. Более или менее организованно повели себя пехотинцы фон Вайера, спрятавшись за шанцами и ведя оттуда редкий ружейный огонь.