Ящик Пандоры

— Для выявления штамма нового вируса требуется время, — говорил Литвиненко, глядя в стол, под аккомпанемент стукающего карандаша. — Пока мы можем предположить необычайно короткий для вирусной инфекции инкубационный период, быстрое течение болезни и, как уже сказал, высокую летальность.

— И каков, по-вашему, процент этой самой летальности? — на обескровленных губах человека-тени скользнуло что-то вроде улыбки, как показалось Рябовой, а в его прозрачных глазах заискрился неподдельный интерес, будто разговор пошел о чем-то необыкновенно увлекательном. И вместе с растущей неприязнью, которую внушал ей этот мужчина, она ощутила к нему сексуальное влечение. Рябова отвернулась к окну, чтобы скрыть неожиданно вспыхнувшую плотскую страсть. Будучи по природе прохладной женщиной, предпочитающей здравый смысл бездумной игре гормонов, она удивилась этому влечению.

— Медицина любит точность, — словно издалека до нее доносился голос Литвиненко. — Для того чтобы озвучить точную цифру, мне требуется как минимум неделя. Лучше две недели.

— Именно так! — воскликнул человек-тень. — Учитывая плотность населения города и короткий срок инкубационного периода, для формирования локальной эпидемии потребуется от десяти дней до месяца.

— Это слишком быстро… — неуверенно возразил главврач.

— Разве? — удивился человек-тень. — Вы читали сказку о создателе шахмат и могущественном визире?

Рябова вздрогнула. Ей мучительно захотелось убежать прочь из собственного кабинета. Она собрала волю в кулак и с холодеющим сердцем взглянула в лицо человеку-тени.

— Я как раз вспоминала эту легенду…

Мужчина улыбнулся.

— Говорят, иногда у людей мысли сходятся.

Дальнейшую часть экстренного собрания городского совета, посвященного теме вируса, Рябова провела на морально-волевых качествах. Временами ей начинало казаться, что она, обнаженная, плавает в каком-то горячечном сумбуре все возрастающей похоти, головной боли и навязчивого зуммера, звучавшего в голове как многократно усиленный комариный писк. На московского визитера она избегала смотреть, но чувствовала на себе его обжигающий взгляд. Как сквозь толщу воды до нее доносился голос Литвиненко, с ним спорил Востриков, выступали остальные члены собрания. Какая-то вялая мысль пыталась пробиться сквозь толщу тревожного гула, и когда Рябова сконцентрировалась на ней, ценой неимоверных усилий, то без особого удивления она услышала голос человека-тени.

— Все бессмысленно, — заявил он.

— Что вы сказали? — заставила себя переспросить Рябова.

— Я говорю, что все усилия, направленные на сдерживание роста эпидемии, бессмысленны. В третьем веке нашей эры Древний Рим был охвачен эпидемией Киприановой чумы. По приблизительным подсчетам, погибло около десяти миллионов человек. Потери катастрофические для того периода времени. А спустя триста лет мир оказался во власти Юстиниановой чумы. Число жертв превышало предыдущую эпидемию почти десятикратно. В восьмом веке треть населения Японии вымерла от оспы. — Он не говорил, а ворковал! Слова слетали с бледных губ, как музыкальные ноты. — Ладно сифилис в Европе! Модная болезнь, завезенная моряками из Нового Света, унесла какие-то жалкие пять миллионов жизней. Кстати, нравы в Европе стали гораздо целомудреннее благодаря мягкому шанкру! Ну, про эпидемию чумы в эпоху позднего Средневековья не хочется даже вспоминать, об этом знает каждый школьник. Кстати, мало кто знает о третьей пандемии чумы, случившейся на рубеже девятнадцатого и двадцатого века. Мир настолько увлекся обсуждением нового гриппа, известного как «испанка», что на какие-то жалкие двенадцать миллионов погибших никто не обратил внимания…

— Зачем вы это рассказываете? — раздраженно спросил Востриков.

Рябова неплохо разбиралась в интонациях людей. Говорят, подобным умением обладают люди с высоким уровнем эмоционального интеллекта и невротики. До сегодняшнего дня она за собой невротических реакций не замечала. Храбрый полковник, имевший за плечами несколько военных командировок, испугался. Она слушала монолог человека-тени, происходящий под мерный стук карандаша о полировку стола, и мучительно пыталась вспомнить его фамилию. Он, несомненно, представился, когда вошел в кабинет. Такая забывчивость ей точно не свойственна!

— Зачем? — переспросил человек-тень. Он на миг остановил свои упражнения с карандашом, воцарившаяся тишина на миг оглушила собравшихся в конференц-зале людей. Рябова заметила, что все смотрят на зависший в руке человека карандаш. Он был черным, с золоченой надписью на ребре, остро отточенный грифель высовывался из песочного цвета оперения, как змеиное жало. — И в самом деле, зачем… — Человек нахмурил светлые брови. Карандаш опустился, как нож гильотины. Боковым зрением Рябова увидела, как вздрогнул Литвиненко, а девушка-секретарь, ведущая стенограмму заседания, побледнела.

— Все очень просто, — продолжал говорить человек-тень.

Интервалы между ударами карандаша стали длиннее, заметила Рябова.